Больше чем смерть: Сад времени. Неадертальская планета. На белой полосе - [21]

— Но все-таки как же вы содействуете «глубокому научному исследованию», о котором уж скоро полчаса как распространяетесь?

Как об стенку.

— И в третий раз объясняю — вам и вашему магнитофону: я не ученый. Меня куда больше интересуют… меня интересуют люди, если вы понимаете, о чем я… Черт побери, я исправно выполнял работу, за которую мне платят. И раз уж об этом разговор, вы мне кое-что должны.

Франклин мигнул, как перегорающая лампочка.

— По вашему отчету судя, вы начисто игнорировали научную сторону дела. Да что там! Признаемся начистоту: вы провели два с половиной года, пролеживая бока и прохаживая подошвы в свое удовольствие.

Про себя Буш, хоть и весьма неохотно, сознавал правоту его слов. «Хорошо еще, — подумал он, — что этой горе мяса и дела нет до моих рассуждений».

А Франклин вдруг перегнулся через стол (насколько позволяло брюшко), и глазки-лампочки замигали прямо перед носом Буша.

— Назначение и задачи Института изменились, да будет вам известно. Ваши сведения устарели — теперешние наши заботы куда важнее ваших «глубоких научных исследований». Так что выкиньте их поскорей из головы, если есть что выкидывать. Вот видите — мы на вашей стороне.

Франклин с любопытством гурмана ожидал реакции Буша на это отрадное известие. А Буш, напротив, был потрясен, пристыжен, подавлен. Считая себя художником, он в своей гордыне противопоставлял себя науке, как бы защищая этим частное от общего. И вдруг он осознал, как мелка и самонадеянна была эта бравада. Теперь выходило, что его прежнее заблуждение поддерживало новоявленную оппозицию науке в жирном лице Франклина, которая (это Буш чувствовал в самом воздухе душной каморки) противопоставила себя и всем человеческим ценностям. И если Франклин, пусть даже в шутку, причислил его к своим сторонникам, тогда все последние годы его, Буша, жизни были сплошной ошибкой.

Мужество вернулось к нему. Он встал и заявил веско и решительно:

— Да, вы правы: я отстал от времени. Выходит, вы не нуждаетесь более в моих услугах — прекрасно! Я увольняюсь, и заявление подам сейчас же.

Надутая резиновая перчатка-пятерня шлепнулась о стол:

— Сядьте, Буш, я не закончил. Да, вы и вправду отстали от времени! Согласно действующему Закону на период чрезвычайного положения — уж об этом-то вы, надеюсь, слышали? — никто не вправе уволиться с работы. Неподчинение грозит тюрьмой, а может, и кое-чем похуже. Так что будьте любезны сесть, а не то я кликну охрану… Вот так оно лучше. К делу! Наш капитал лопнул, как мыльный пузырь, и брызги от него разносит ветер, А все — из-за пристрастия к Странствиям. Тысячи, сотни тысяч людей ежегодно ныряют в прошлое. Эти люди неуправляемы, непредсказуемы; они — прямая угроза Режиму, то есть мне и вам, Буш. Вот поэтому нам нужны опытные агенты в прошлом, которые следили бы за обстановкой и поддерживали порядок. Талантов и опыта вам не занимать, что верно, то верно, — вот и займитесь подходящим делом. Месяц специальных тренировок — вот вы уже опытный агент… И оставьте, ради Бога, эти ваши копания в себе и в других. Забудьте, что были когда-то художником. С этим покончено, слышите? Спрос на искусство давно прошел, и потом — вы ведь многое порастеряли, верно? Борроу только еще раз вам это доказал.

Голова Буша все никла и никла. Титаническим усилием он заставил себя поднять на Франклина несчастные глаза.

— Хорошо, — только и смог он сказать. Это означало подпись под собственным приговором, признание своей негодности ни к чему, кроме роли шпиона-марионетки, или как это у них там называется. Но как раз тогда, когда он признал враждебную власть над собой, в нем вспыхнула давно погасшая искорка решимости. Он понял вдруг, что его последняя возможность возродить в себе художника — новое Странствие; что именно на этом, новом витке жизни ему откроется неизвестный прежде способ выражения так круто поменявшегося взгляда на мир.

Теперь поднялся Франклин.

— Если вы подождете внизу, туда доставят ваши личные вещи.

— И жалование, разумеется.

— Разумеется — частично. Теперь отправляйтесь домой. Курс подготовки начнется в понедельник, так что до десяти утра понедельника вы свободны. За вами пришлют фургон.

Буш напоследок не удержался и запустил-таки шпильку в грузное брюхо собеседника:

— Весьма приятно было видеть вас снова. Кстати, что там себе думает доктор Уинлок обо всех этих переменах?

Франклин-лампочка снова характерно помигал:

— Вы слишком долго отсутствовали, Буш. Уинлок уж полгода как повредился в уме и (по правде-то говоря) содержится теперь в психиатрической клинике.

VI. Циферблат

Под первыми каплями дождя Буш миновал ряд подгнивших вишневых пеньков, взбежал на крыльцо, где обнаружилось, что отец его не только запер, но и исправно забаррикадировал дверь. Пришлось еще расшатать ее пинками и кулаками, оборвать входной звонок и наполовину сорвать голос, чтобы убедить отца разобрать свое оборонительное сооружение.

Отец к тому времени уже почти уговорил початую им бутыль виски. Буш тут же обратил полученное жалование еще в несколько, и к вечеру оба были пьяны в дым. За весь следующий день собутыльники положили немало сил и огненной жидкости, чтобы поддержать в себе то же блаженное состояние. Хмельные пары установили наконец между отцом и сыном доверительно-дружеские отношения — в прежние времена им этого никак не удавалось. И те же пары придавили, загнали на время в угол овладевавший рассудком бессильный страх.