Большая река - [6]

Что касается Бога, то они сходились во мнении, что его, скорее всего, не существует в традиционном его понимании. В то же время, они хоть это и отрицая, все же в него по своему верили.

«Несомненно, этим миром, всем многообразием его случайностей и совпадений кто-то или что-то правит», — думал Андрюха, лежа ночью на топчане и глядя в темноту. «И Михалыч все-таки прав, говоря о том, что все, что мы накапливаем в себе за жизнь — объективные знания и умения, понимание этого мира, развитые способности и таланты — все это не пропадает просто так, бесследно, с нашей физической смертью. Значит, мы живем не только для того, что бы что-то оставить после себя в этой жизни, но что бы еще больше развить тот духовный потенциал, данный нам свыше, для последующей передачи его по цепочке».

Однако он пришел к заключению, что добавить что-то ко Вселенскому разуму, дано, отнюдь, не всем. Зачастую люди, деградируя, наносят ему ущерб и кто-то вновь рожденный должен начинать с начала. А иначе как объяснить, что имея современный уровень цивилизации, человечество духовно ушло не многим дальше, чем в античные времена?

Но во всем этом, и помимо этого, было нечто гораздо большее и более важное по своей сути, чего Андрюха никак не мог уловить. Оно было где-то рядом, он чувствовал это, но не мог нащупать. Это была ИСТИНА…

Близилась осень, вода в реке как-то незаметно вдруг стала холодной, лес стал ярче и, вместе с тем, прозрачнее и по ночам уже приходилось подтапливать печку.

Однажды утром Андрюха заметил, что Михалыч поднялся с несвойственным ему унылым видом.

«Что, снова Китай?»

«Нет, Андрюха. Что-то мне не очень сегодня. На душе тягостно».

«Ну, это ты брось! Тебе-то чего печалиться?»

«Да вроде и не с чего. А все равно нехорошо».

Перекусив и попив чаю Андрюха пошел проверять донки, а Михалыч — ловушки на рябчиков, а заодно — до железной дороги, что бы прикупить кое-что из еды. Обратно он не вернулся ни к обеду, ни к вечеру.

На другой день, как только рассвело, Андрюха отправился его искать. Была, конечно, вероятность того, что Михалыч просто напился и остался на станции, и что он придет как только проспится, но Андрюхе в это верилось с трудом.

Еще с вечера небо заволокло тучами и с рассветом погода совсем скисла. Пошел мелкий, по осеннему неприятный дождь. Андрюха воспринял это как должное. Он заметил, что природа постепенно становится частью его самого, а ему с каждым днем становилось все хуже и хуже.

Он нашел Михалыча с простреленным бедром на другом краю болота, немного в стороне от тропинки. Рана располагалась высоко, почти на животе, и стреляли, видимо, почти в упор: дробь не успела рассеяться и сидела глубоко. Сама по себе она не была смертельно опасной, но Михалыч потерял слишком много крови. Андрюха не знал, что ему делать: до реки было ближе, чем до железной дороги, но к реке нужно было перебираться через болото. Кроме того, на разъезде были люди, хотя именно это обстоятельство и заставило Андрюху двигаться к реке, поскольку могло статься так, что именно эти люди и стреляли. Перевязав, как мог, и соорудив нечто похожее на сани-волокуши, Андрюха потащил Михалыча в болото. Тот, оказавшись почти полностью в воде, очнулся и, когда они перебрались-таки на другой край и Андрюха, совсем выбившись из сил, рухнул на мох рядом с ним, он с трудом и довольно путано поведал ему о том, что случилось. Оказалось, что он повстречал кого-то, с кем у него были старые счеты, причем не одного, и хотя Михалыч и не хотел этого, они разодрались и, в конце концов, он схлопотал заряд дроби. Сам он считал, что еще легко отделался, так как целились в лицо, но он успел рукой дернуть стволы вниз и, кроме того, его не добили, а просто бросили подыхать.

«Вот ты, Андрюха — счастливчик, — хрипло продолжил Михалыч, немного отдохнув и с трудом приподнявшись на локте, — семью имеешь, деток. А я вот сдохну сейчас и хоть бы кто после меня остался. Даже вспомнить не кому будет».

Не удержавшись, он вновь неловко упал на спину.

«Вот и спроси меня теперь, зачем я жил».

Андрюха молчал, лежа на спине и закрыв глаза. Он мысленно поднялся сейчас над этим местом и парил в пасмурном небе, отчетливо видя далеко внизу, под собой, между деревьев, двух изможденных людей, лежащих словно два креста, раскинув руки на серебристом мху.

«Значит жить нужно ради того, что бы продолжить жизнь?» — медленно и неповоротливо всплыло в его голове. «Жизнь ради жизни? И всего лишь? И Михалыч прожил зря, потому что у него нет детей. Случайный и ненужный в этой жизни. Неужели это так?»

До избушки они добрались только после полудня и весь путь для обоих был пыткой. Оказавшись на топчане, Михалыч вновь забылся. Вид у него был как у покойника и только по его тяжелому дыханию можно было догадаться, что он еще жив.

Немного придя в себя, Андрюха принялся за строительство плота. Он хотел закончить его к вечеру и тут же отправиться с Михалычем вниз по течению, туда, где были люди, но собственное тело отказывалось ему повиноваться. Топор то и дело выпадал из рук, перед глазами плыли радужные круги. Все, что могло бы быть хоть немного пригодным для плота, ушло в свое время на дрова и теперь ему приходилось валить подходящие для этого деревья. Но тяжелее всего было дотащить их до воды. У него не осталось сил даже для того, чтобы просто дойти до избушки, что-нибудь съесть и проверить Михалыча. Иногда он просто падал на землю и лежал, как и его товарищ, плашмя, с закрытыми глазами, уже больше не замечая мелкого и противного дождя, еще более способствующего потере ориентации во времени, которое, с наступлением сумерек, остановилось для одного из них…