Большая Охота. Разгром УПА - [13]

За несколько месяцев до окончания последнего, пятого курса нескольких студентов, в том числе и меня, вызвали в деканат. Вызывали по одному, как говорили, к представителям ЦК Компартии Украины, определявшим, кого именно направлять на учебу на годичные курсы при ЦК компартии. В дальнейшем окончившие курсы направлялись на преподавательскую работу в вузы республики. Были также представители МГБ, МВД и прокуратуры. Некоторые выпускники сами изъявляли желание встретиться с представителями этих ведомств. Среди них был и Радик Ярошевский, который мечтал о работе в МГБ — МВД, в прокуратуре. Ему довольно грубо отказали, и в последующем распределили в адвокатуру. Он был моим приятелем, мы симпатизировали друг другу. Радик был родом с Полтавщины, где до войны его отец работал секретарем РК компартии и погиб в партизанском отряде там же. Радик владел украинским лучше русского, по-русски говорил грамотно, но как-то очень уж правильно и более четко, как говорят люди, хорошо знающие чужой язык. Он закончил украинскую школу с золотой медалью, был принят без экзаменов в университет, закончил учебу с красным дипломом. Узнав об окончательном решении распределительной комиссии, Радик вышел из деканата, где ему и было объявлено это решение, со слезами на глазах, губы его дрожали.

— Что с тобой? — спросил я Радика и, узнав о решении комиссии, сказал: — Ну и что из этого, поработаешь в адвокатуре, а потом перейдешь в прокуратуру. А почему, собственно, такое решение, ведь ты из семьи погибшего в войну секретаря райкома партии, не могли же тебя «забраковать» по мандатной части.

— Потому, что я еврей, — срывающимся голосом сказал Радик. Он волновался, голос его дрожал, и говорил он на своем родном украинском.

Меня словно ударили по голове. Вот это да! — подумал я.

У нас на факультете было много евреев, некоторые из них в прошлом фронтовики, тот же Сеня Карлицкий, доброволец 1942 года, ушел на фронт из 9-го класса артиллерийской спецшколы, коммунист с 1943 года, за войну имел три боевых ордена. А как с ними решится вопрос?

Я и предположить не мог, что Радик Ярошевский еврей, я был уверен, что уж он-то, такой патриот украинской словесности», — чистопородный украинец, да еще из сердца Украины — Полтавщины, самого украинского региона, пожалуй, единственного на Украине, где сохранились не только самобытные украинские нравы и обычаи, но и язык — именно здесь меньше всего говорили на «суржике»[18]. В Западной Украине тоже традиции и язык украинский сберегали свято, хотя и был свой «суржик» (там в украинский много привнесено польских, чешских, венгерских или румынских слов, в зависимости от исторических условий регионов).

Так вот, позднее, уже работая в КГБ, я узнал, что именно в Полтавской области есть два православных села со своими церквами, где говорят только на украинском. Типичные, чисто украинские села, а живут там только евреи. И когда жителям этих сел в 1953 году, после смерти Сталина, в необходимых случаях выдавали паспорта, то в графе национальность писали: «еврей», чем явно приводили их в великое смущение. А там сложилось все исторически: перед Полтавской битвой прошли проливные дожди, дороги раскисли, обозы отстали, лошади выдохлись. В этих двух селах, тогда просто поселениях, жили евреи-балагулы[19], которые предложили через посланного ими к Петру Первому представителя подвезти на своих лошадях и крепких подводах ядра и порох, Битва была выиграна. Как известно, евреям в России было запрещено заниматься землепашеством. Петр Первый, в благодарность жителям этих поселений, дал землю, и стали они обыкновенными украинскими хлеборобами, превратившись постепенно в типичных украинских селян, а уж потом православие приняли, церкви построили. Но по происхождению, как сочла потом советская власть, остались евреями, их даже «выкрестами»[20] не считали.

А Сеня Карлицкий получил направление на работу юрисконсультом в один из роддомов Киева с зарплатой явно ниже прожиточного минимума для семьи из трех человек.

Спустя несколько лет я, уже офицер КГБ, с друзьями по университету Игорем Бемом и Колей Корниенко (оба члены КПСС, И. Бем был уже кандидатом наук, читал политэкономию в политехническом институте, а Н. Корниенко — заместитель главного редактора республиканского журнала «Перец»[21], во время войны десантник-парашютист) пришел к декану юридического факультета университета. Павел Григорьевич Заворотько с нами учился на одном курсе, коммунист-фронтовик, бессменный профсоюзный университетскому деятель, а затем, после курсов ЦК Компартии Украины, — преподаватель и декан на том же юрфаке. Мы просили за Сеню Карлицкого, чтобы взял его к себе декан на работу на освободившуюся должность лаборанта, где зарплата была выше юрисконсультской.

Паша Заворотько — член парткома университета, «подобревший» за это время килограммов на двадцать, встретил нас, бывших сокурсников по-доброму, по-товарищески. Игорь начал:

— Мы к тебе, Паша, с просьбой.

Заворотько говорил только на украинском, на который перешли и «просители».

— Яке в вас прохання, хлопцi, слухаю, зможу — допоможу.