Большая охота на акул - [9]

Другой проблемой была его привычка рисовать людей, кого он встречал в тех или иных ситуациях, в которые я его впутывал, а после отдавать рисунки им. Результат не всегда бывал положительным. Я несколько раз предостерегал его не показывать гадкие карикатуры портретируемым, но по какой-то извращенной причине он не унимался. Соответственно, все, кто видел или хотя бы слышал о его работах, относились к нему со страхом и отвращением. Он этого не понимал.

– Это же шутка, – твердил он. – В Англии-то это совершенно нормально. Никто не обижается. Все понимают, что я лишь немного утрирую.

– К черту Англию, – отвечал я. – Здесь американские мещане. То, что ты с ними делаешь, они считают жестоким и мерзким оскорблением. Вспомни вчерашний вечер. Я думал, брат голову тебе оторвет.

Стедман грустно покачал головой.

– Но он же мне понравился. Показался порядочным парнем.

– Слушай, Ральф. Перестань себя обманывать. Ты всучил ему прегадкий рисунок. Харю монстра. Его это очень сильно задело. – Я пожал плечами, г- Как по-твоему, почему мы так быстро ушли из ресторана?

– Я думал, из-за слезогонки.

– Какой слезогонки?

– Которой ты полил метрдотеля, – усмехнулся он. – Забыл?

– Это пустяки. Я промахнулся. Да и вообще мы уже уходили.

– Но она и на нас попала. Весь зал был полон чертового газа. Твой брат чихал, его жена плакала. У меня два часа глаза болели. Я даже рисовать не мог, когда мы в мотель вернулись.

– Ага, – кивнул я. – Слезогонка попала ей на ногу, да?

– Она рассердилась, – ответил он.

– Ну да… ладно… Будем считать, что тут мы равно облажались. Но давай впредь будем поосторожнее с людьми, которых я знаю. Ты не будешь их рисовать, а я поливать слезоточивым газом. Давай просто расслабимся и напьемся.

– Идет, – согласился он. – Будем как все.

Настало утро субботы, дня Больших скачек. Мы позавтракали в пластиковом бургерном дворце «Фиш-Мит-виллидж». Наш мотель стоял прямо напротив отеля «Браун сабербен». Там имелась столовая, но кормили так плохо, что мы больше не могли этого выносить. Официантки словно бы страдали от перелома голени: еле-еле ходили, а на кухне стенали и проклинали «черномазых».

Стедману «Виллидж» понравился, так как там подавали рыбу с чипсами. Я выбрал «тост по-французски», оказавшийся тестом для оладий, зажаренным до нужной толщины, а после порубленным ножом для печенья, чтобы походило на куски тоста.

Помимо алкоголя и недосыпания единственной нашей проблемой на тот момент было, как попасть на территорию клуба. Наконец, мы решили просто двинуть на ипподром и, если потребуется, украсть пропуска – все лучше, чем пропустить спектакль. Это было последнее наше сознательное решение за следующие двое суток. С того момента – точнее, как только мы выехали на ипподром, – мы утратили всяческий контроль над событиями, и остаток уик-энда нас носило по морю пьяных ужасов. Мои заметки и воспоминания о дерби несколько путаные.

Но сейчас, заглянув в большой красный блокнот, который я умудрился не потерять, я могу более или менее разобраться в произошедшем. Сам блокнот несколько помят и изжеван, кое-какие страницы вырваны, другие покоробились, залитые чем-то, похожим на виски, но при помощи этих заметок, а также случайных картин в памяти кое-как восстановить события можно. А было так…

* * *

Дождь всю ночь до рассвета. Нет сна. Господи, нас ждет кошмар безумья и грязи… Но нет… К полудню солнце жарит. Отличный день, даже не душный.

Стедман теперь дергается из-за пожара. Кто-то рассказал ему, как пару лет назад клуб загорелся. Такое может повториться? Жуть какая. Заперты в ложе для прессы. Холокост. Сто тысяч человек силятся выбраться. Пьянчуги орут в грязи и пламени, мечутся обезумевшие лошади. Слепы в дыму. Большая трибуна рушится в пламени, а мы на крыше. Бедный Ральф вот-вот сломается. Накачивается виски «Хейг энд Хейг».

На ипподром в такси, избежим кошмарной парковки в чьем-нибудь дворике, 25 долларов машина, на улицах беззубые старики с табличками «Парковка. Здесь» машут водителям, мол, заезжайте во двор. «Все нормально, парень. Плевать на тюльпаны». Растрепанные волосы торчат кустиками камышей.

Тротуары полны людей, все идут в одну сторону, к Черчилл Дауне. Подростки тащат сумки-холодильники и одеяла, девочки-хиппушки в тесных розовых шортах, много черных… черных парней в белых фетровых шляпах с лентами под леопардовую кожу, регулировщики размахивают палками.

Вокруг ипподрома на несколько кварталов густая толпа; продвигаться в ней трудно, очень жарко. По пути к лифтам, сразу за входом в клуб, шеренга солдат, все с длинными белыми дубинками для разгона беспорядков. Около двух взводов, в шлемах. Мужик, который шел рядом с нами, сказал, мол, они ждут губернатора и его прихлебателей. Стедман осмотрел их нервно.

– Зачем им дубинки?

– «Черные пантеры», – отозвался я.

Тут мне вспомнился старый добрый Джимбо из аэропорта, и я спросил себя, что он думает сейчас. Наверное, очень нервничает: ипподром ведь кишит копами и солдатами.

Мы продираемся через толпу, осиливаем заграждения, потом – мимо денника, где жокеи выводят лошадей и прогуливают перед каждым забегом, чтобы зрители могли их рассмотреть, прежде чем делать ставки. Сегодня поставят пять миллионов. Многие выиграют, еще больше проиграют. Какого черта. Проходная для прессы запружена людьми, пытающимися попасть внутрь, орущими на охранников, размахивающих бэджами: Chicago Sporting, Полицейская атлетическая лига Питтсбурга… Ни одного не пустили.