Большая книга ужасов — 81 - [22]

Все еще 26 октября

Я вскочила от ужаса. Как животные, чувствуя приближающееся землетрясение, вскакивают и бегут, не спрашивая себя почему. Ударилась головой о третью полку, включила свет.

Поезд стоял. Стариков не было на месте, на столе валялся забытый дедов телефон. От Андреича остался только чемодан да тоненький шлейф дешевого мыла. Вышел?

Я спрыгнула с полки и выскочила в коридор.

Свет не горел. Или его специально гасят на ночь? Вроде недавно в поезде ездила, а такого не помню. Хоть какой-то тусклый ночничок вроде должны оставлять, нет?

У мальчишек было тихо. Я стояла под дверью, не решаясь войти, слушала. Есть люди, которые даже спят так, чтобы весь вагон был в курсе, а тут была тишина. Сквозь тоненькую дверь до меня не доносилось ни звука. Хоть бы кто всхрапнул, повернулся, звезданулся с полки – нет. Тихо как в могиле. Что ж, мальчишки спят, а деда здесь точно нет.

Из темного коридора было прекрасно видно, что происходит за окном. Степь, уже припорошенная снежком, лес. И ни фонарика, ни платформы. Я прижалась лицом к стеклу – может платформа все-таки есть? Зашла в купе, посмотрела с другой стороны. Поезд стоял в чистом поле.

Мне это не понравилось, но паниковать было рано. Загляну к проводнице, узнаю, что к чему. На цыпочках я прошла дальше по коридору – тихо-то как! Дверь Катькиного купе была приоткрыта, и, конечно, я заглянула.

Темно. На двух нижних полках белыми призраками скомканное белье. Людей нет, но и чемоданов нет. Я не постеснялась, вошла, заглянула под нижние полки, посмотрела на третьих – точно нет чемоданов. Значит, Катька с матерью вышли? А собирались до Москвы…

В купе проводника тикали часы, я их еще из коридора услышала. Они шли тихо-тихо, как положено механическим наручным часам, а мне этот звук показался оглушительным в тишине. «Мамины. Весь Союз объездили, где только не бывали. Ходят. И меня переживут» – вот же лезет в голову всякое среди ночи!

Я постучала – тихо. Проводники тоже люди, они тоже спят. У них вахта длится сутки, ну если туда и обратно. А тут Ирочка приперлась, ей, видите ли, любопытно, чего это мы стоим посреди чиста поля. Неудобно – жуть, но я все-таки нажала дверную ручку. Не заперто. Ручка отпружинила с оглушительным щелчком. Никто вроде не проснулся, не вскочил, не рявкнул. Тогда я вошла – темно. На нижней полке блестят форменные пуговицы. Ровно блестят, как на витрине в музее – там, где висит на манекене пустой костюм… Проводница не шевелилась. Я засекла, как учащается у меня пульс, и подошла. Спит человек, что тебе еще?

Лицо проводницы было гладким и спокойным, как положено… И все-таки я тряхнула ее за плечо. Не знаю, что меня под руку толкнуло, но оно все сделало правильно.

То ли я не рассчитала силу, то ли проводница неудобно лежала, но она съехала с полки и мешком свалилась мне под ноги.

Я, конечно, бросилась извиняться и поднимать ее – и не сразу заметила, что она не проснулась. Я успела поднять ее, посадить на полку. Голова соскользнула по стене, мигнули в темноте форменные пуговицы, и проводница завалилась на бок. Опа!

Наверное, я здорово испугалась тогда – не помню. Сразу достала телефон, осветила ее лицо. Нормальный цвет, розовый. Глаза чуть приоткрыты и в щелочки видать только белки. Пощупала пульс – есть, кажется даже нормальный.

Жива. Мне показалось другое. Другое-то другое, а это что может быть? Снотворное? Но не на дежурстве же! Во всяком случае, выпила она его не сама. Надо кого-то позвать!

Я побежала в соседний вагон, уже не слишком заботясь о тишине. За спиной отъехала дверь купе: курсанты проснулись, больше некому. Не стала ждать. Крикнула в воздух: «Проводнице плохо!» – большие мальчики, поймут – и выскочила в соседний вагон.

Хлопнула межвагонной дверью, услышала из купе, что не права и чей-то концертный храп из другого купе. Бежать до следующей проводницы – всего-то один вагон, меньше минуты, а мне показалось долго. Свет не горел. Здесь тоже. Электричество они, что ли, экономят? За спиной уже топал кто-то из курсантов.

– Ирка, подожди! – Фиалка.

Купе проводника было приоткрыто. Я сунулась и увидела те же блестящие в темноте форменные пуговицы. Нет уж, этой я спать не дам!

– Там в соседнем вагоне проводнице плохо! – Я хорошенько тряхнула ее за плечо, и ничего не произошло.

Я тряхнула сильнее. Посветила телефоном ей в лицо, похлопала по щекам. Нет, так не бывает. Когда два раза подряд натыкаешься на одну и ту же картину, кажется, что сама спишь.

Вдох, раз-два, выдох.

Когда перестаешь понимать, что творится вокруг, на помощь приходят дыхательные упражнения.

Я в соседнем вагоне, хочу позвать на помощь проводницу, потому что наша крепко спит и ни на что не реагирует.

– Проснитесь. – Я тряхнула ее за плечо, но она даже не дернулась. – В нашем вагоне проводнице плохо! – Я похлопала ее по щекам: шлепки показались оглушительными в этой тишине. Нет, она дышала, точно дышала. Но отказывалась просыпаться. Кошачьи глаза-пуговицы ехидно поблескивали в темноте. Совсем озверев, я пальцем раздвинула ей веки. Белок с красными прожилками. Глаз, как в обмороке или во сне. Здоровый человек давно бы вскочил и дал мне по шее, а эта лежала мешком. Перепроверила: пульс точно есть. Жива.