Большая книга ужасов — 74 - [62]

— Зачем? — невольно вырвался вопрос у Романа.

— Просто потому, что все живое стремится к совершенству. Наш мир от этого далек, апейрон, судя по всему, знает способ изменить такое положение вещей.

— Знает способ?! Да он же просто уничтожает людей, уничтожает все живое. Ни фига себе отличный способ! Да пошел он с таким усовершенствованием!

Волкогонов даже не заметил, что кричит. Он поднялся во весь рост и вперил в Ларису Николаевну горящий взгляд — возмущение и злость просто переполняли его. Да какого же черта паршивый кусок пластилина решает, что для людей и мира будет лучше?!

— Лариса Николаевна, мы же можем ему помешать? Можем же, правда?

Грехова все еще сидела на корточках и постукивала по полу карандашом, продолжая что-то обдумывать. Когда Роман задал свой вопрос, она на миг замерла, потом медленно кивнула:

— Надеюсь, что да.

А после этих слов началось страшное.

Все тело учительницы химии будто закаменело, сделавшись угловатым и каким-то изломанным. Она не шевелилась, и Волкогонов мог поклясться, что даже не дышала. Через несколько секунд затылок Ларисы Николаевны дернулся уже прекрасно знакомым парню образом, подбородок опустился к груди, а тело начало выпрямляться, словно кто-то тянул его за тонкую ниточку.

Роман сделал несколько шагов назад, в ужасе наблюдая за чудовищной метаморфозой. Очертания женщины стали непонятным образом оплывать, конечности подергивались в конвульсиях, изо рта по подбородку потекла тонкая струйка слюны. Когда безвольное лицо Греховой повернулось к старшекласснику, в нем не осталось ничего человеческого — это была пластилиновая маска бледно-желтого цвета, лишь отдаленно напоминающая учительницу химии. К ногам Романа упала семейная фотография Ларисы Николаевны. Не в силах больше противиться волнам накатывающего ужаса, парень бросился к двери, ведущей из класса. Но как бы быстро он ни пытался бежать, движения оказывались замедленными и какими-то чужими. Он натыкался на парты и стулья, еле-еле отрывал ноги от пола. А ему в спину несся чужой голос, полный покоя, презрения и легкого интереса:

— Как ты мне сопротивляешься, человек? Я сильнее тебя во много раз. Я сильнее ваших самых мощных компьютеров. Почему ты не подчиняешься? Если ты не впустишь меня добровольно, я тебя сломаю…

Вместе с последним словом на парня обрушилась такая тяжесть, что он рухнул на колени и зажмурился. Голову изнутри разрывала чудовищная боль. Создавалось ощущение, что громадный бур ввинчивается в череп, прокладывая бессчетным щупальцам дорогу к мозгу. Перед глазами пульсировали вспышки яркого света, от которых боль становилась просто невыносимой. В позвоночнике извивались электрические провода, вынуждая все тело сотрясаться в конвульсиях. От всей этой какофонии мучений Роман не мог ни закричать, ни даже захрипеть.

И в тот момент, когда он уже почти потерял сознание, последним невероятным усилием он дотянулся рукой до кармана с иридиевой платой и изо всех сил сдавил ее.

Боль немного отступила, но Волкогонов знал, что сейчас она вернется снова. Откуда — он не смог бы ответить, просто знал. Возможно, это было последствием близкого контакта с апейроном. В любом случае парень лихорадочно искал еще хоть какую-нибудь соломинку, за которую можно было бы зацепиться, чтоб не рухнуть в ненавистное мироздание протовещества, из которого уже не будет исхода.

Перед глазами всплыло лицо Юли. Такое красивое, нежное и желанное, что на глазах невольно выступили слезы. Неужели он больше никогда ее не увидит?

Я шел к тебе сквозь бурю мирозданья,

Сквозь боль потерь, безумие и бред.

И я не смог бы вынести прощанья,

Не смог принять тот мир, в котором нет

Твоей улыбки…

Казалось, что строчки ложатся одна к другой помимо его воли, они просто складываются в единое ожерелье. И каждая бусинка делает боль чуть меньше.

Роман и сам не мог бы объяснить, откуда в его голове берутся эти обрывочные, не связанные между собой строфы. Но под их действием давление апейрона отступало. Он смог подняться с пола и, пошатываясь, побрел к выходу из кабинета. Сзади осталась стоять учительница химии. Она мало походила на человека, и у Волкогонова от страха сжималась каждая мышца: он чувствовал чужеродное присутствие в теле Ларисы Николаевны, пристальный взгляд из ее закатившихся глаз. Останавливаться было нельзя. Пока в голове звучал ритм стихов к любимой девушке, нужно было идти. Он давал силы. Пусть немного, но они не позволяли протовеществу завладеть его сознанием, поглотить, сделать всего лишь еще одной клеткой гигантского организма.

— Ты силен, человек, — услышал парень искаженный голос Греховой. — Но тебе не уйти.

Изо всех сил сжав дрожащие пальцы на ручке двери, Роман вышел в коридор.

Глава 21

Я могу схлопнуть здание так легко, как человек закрывает глаз.

Здание уже полностью принадлежит мне.

Эта школа — моя.

Это — я.

Так мне казалось до недавнего момента.

Оказалось, что есть элементы, которые мне не подчиняются.

Для того чтобы это понять, мне следует обратиться назад.

Я рожден из стихий, из колдовства паралельных Вселенных, из неподвластных мне тайн человека.

Как только я это раскрою, Вселенная — моя.