Большая книга ужасов — 59 - [10]

– Не зря говорят, что не нужно делать портреты детей и больных, – вдруг совершенно неожиданно задумчиво произнесла Катя. Эта тихая и довольно странная девочка очень интересовалась всякой мистикой, астрологией, гаданиями и прочими подобными вещами, причем не просто интересовалась, а свято в них верила, даже если различные эзотерические теории противоречили друг другу, а предсказания не сбывались.

– Что ты этим хочешь сказать? – насторожилась Алина, всегда сторонившаяся этой одноклассницы и считавшая, что та немного не в своем уме.

– Портрет может высосать у слабого человека… или животного всю жизненную энергию, – пояснила Катя таким мрачным голосом, от которого всем стало не по себе. Наверное, примерно так могла изрекать свои пророчества какая-нибудь Сивилла или Пифия. – Особенно если у художника дурной глаз. Многие примитивные племена ни за что не позволят себя рисовать или фотографировать.

– На то они и примитивные! – сердито отрезала Алина. – И вообще, никакого портрета я не делала, а вышивала похожего щенка по схеме.

Все только посмеялись над очередным Катиным чудачеством, и уж конечно никто не воспринял ее слова всерьез, но Алину они очень задели. Она вдруг вспомнила, что старую хозяйку их деревенского дома тоже считали обладательницей дурного глаза, припомнила вышитые портреты и подумала: ведь могло быть так, что с кем-то из людей, изображенных на ее вышивках, что-то случилось, а ее из-за этого посчитали чуть ли не ведьмой. Это хорошо, что она живет в городе и чудачек вроде Кати, верящих во всякую ерунду, здесь совсем не много. А в деревне несколько десятков лет назад, когда жили всякие предрассудки… От случившегося несчастья ее мысли постепенно перетекли к вышивке и деревенскому дому. Она вдруг поняла, что с нетерпением ждет поездки туда, чтобы как следует все рассмотреть.

Глава 4 Два букета

На этот раз, приехав на выходные в деревню, Алина неожиданно ощутила, что чувствует себя здесь как дома. В недоотремонтированном доме, где и своих вещей-то было еще всего ничего и где она побывала всего несколько раз, девочке вдруг стало уютнее, чем в городской квартире, где прожила с рождения. Дом показался ей знакомым и родным, как будто она обитала здесь много лет и знает каждый уголок, каждую дощечку. Алине подумалось, что провести здесь один из летних месяцев – вовсе не такая плохая идея, как ей представлялось вначале. И даже вынужденное одиночество, отсутствие друзей и знакомых ее теперь ничуть не смущало.

Остановившись перед странной иконой и еще раз внимательно ее осмотрев, Алина мысленно сравнила ее с той ночной вышивкой и отметила, что у нее получается ничуть не хуже. Она решила, что теперь будет работать над этой схемой днем, чтобы все делать вполне осознанно.

Даже не переодевшись и не передохнув с дороги, девочка поднялась на чердак и открыла заветный сундук. Машинально отметив, каким странным, непохожим выглядит ее отражение в зеркале на крышке, она взяла вышитые портреты и спустилась с ними вниз, чтобы еще раз как следует ими полюбоваться. Перебирая их, Алина с некоторой грустью подумала, что до такого мастерства ей еще расти и расти. Если, конечно, она вообще сможет когда-нибудь его достичь. Ну что ж: значит, ей есть куда стремиться.

Девочка только сейчас обратила внимание на то, что одна из работ осталась незавершенной. Вернее, сам портрет был вполне закончен и выглядел ничуть не менее реалистично, чем остальные, а вот узор рамки вышивальщица, очевидно, довести до конца не успела. Алине вдруг очень захотелось закончить работу, но она тут же себя одернула. Это, особенно при ее неопытности, казалось непростительной дерзостью. Все равно как если бы ученик художественной школы задумал дорисовать неоконченную картину великого живописца или начинающий литератор – дописать роман гениального писателя. Так что эту мысль пришлось с сожалением отвергнуть.

Чем больше Алина вглядывалась в вышивку, на которой была изображена совсем еще юная девушка, тем больше убеждалась в том, что это лицо кажется ей знакомым. Хотя такого никак не могло быть; ведь портрет создавался несколько десятилетий назад. Но девочка никак не могла отделаться от этого чувства. Быть может, изображенная на портрете потом стала какой-нибудь знаменитостью, актрисой например? Но Алина не могла припомнить никого, похожего на нее. А когда она спросила об этом у родителей, те тоже не только не узнали изображения, но даже и не уловили сходства с кем-либо из известных им людей. Тем не менее черты девушки долго не выходили у Алины из головы, и она продолжала безуспешно перебирать в памяти сколько-нибудь знакомые лица.

Возможно, именно из-за этих мыслей девочка провела беспокойную ночь. Лица с вышитых портретов возникали перед ней в каком-то бесконечном хороводе. Они шевелили губами, словно силясь ей что-то сказать, но Алина, сколько ни напрягала слух во сне, различала лишь какой-то невнятный шепот, напоминавший скорее шелест листвы. И только имя «Акулина» отчетливо звучало у нее в ушах даже в момент пробуждения.

Алина уже настолько привыкла, что по ночам вышивка непонятным для нее самой образом продвигается, что испытала некоторое удивление и даже разочарование, когда в деревенском доме ничего подобного не произошло. Маму же это, напротив, очень обрадовало. Она выдвинула сразу две версии. По одной из них, винить следовало луну, которая теперь пошла на спад, а по другой – усталость и переутомление от школьных занятий, с которыми справился здоровый деревенский воздух. Девочка же, не удовлетворившись до конца ни одним из этих объяснений, не смогла, однако, придумать ничего другого. Когда она села за вышивку, работа продвигалась совсем не так быстро, как, по ее расчетам, шла ночью. Получалось очень даже неплохо, но все-таки не настолько здорово, как в состоянии сомнамбулизма. Наверное, для идеальной работы следовало по-настоящему от всего отрешиться, чего днем никогда не получалось даже в таком тихом месте.