Большая история - [87]

В Америке испанские завоеватели нашли не только золото и серебро. Они также нашли земли, на которых можно было растить, например, сахарные культуры, в то время как европейские аппетиты к сахару были огромны и постоянно росли. Испанцы (в том числе родственники Колумба) уже показали на Канарских островах, как дешево получать сахар, рабским трудом выращивая нужные культуры на плантациях. Доходы от этих плантаций стали предвестниками той прибыли, которую позже удалось получить в обеих Америках, часто с применением жесточайшей, грубейшей силы.

В 1540-е годы в Потоси, на территории современной Боливии, испанские купцы нашли гору серебра. Сначала они разрабатывали ее с помощью традиционных систем принудительного труда, которые унаследовали от инков. Но смертность была так велика, что вскоре они стали использовать ввезенных африканских рабов. Караваны мулов переправляли серебро в мексиканский порт Акапулько, где из него отливали серебряные песо, первую в мире глобальную валюту. Поток песо пошел через Атлантику в Европу, и они стали опорой местных экономик, потому что испанское правительство использовало их, чтобы выплачивать долги голландским и германским кредиторам. Песо также пересекали Тихий океан на галеонах, попадая в контролируемый испанцами город Манилу. Здесь испанские купцы и чиновники обменивали их на китайские шелка, фарфор и другие товары, которые поставляли китайские торговцы, а эти товары с гигантской выгодой перепродавали в Америке и Европе. Это была классическая арбитражная торговля. Купцы покупали товары там, где они были дешевле всего, а продавали там, где дороже, и получали колоссальную выгоду благодаря разрыву между затратами на производство и ценой продажи, который на первых глобальных рынках мира мог быть огромен. Экономика Китая, переживавшая бум, нуждалась в серебре и высоко ценила его, так что здесь оно стоило в два раза больше, чем в Европе, а рабский труд в Америке позволял сохранять низкие затраты на производство. Высококачественный шелк, напротив, был в Китае чем-то обычным, а в Европе – редкостью и огромной ценностью.

Если удавалось избежать кораблекрушений и встреч с пиратами, европейские купцы и их покровители могли получать громадную выгоду с помощью крутых ценовых градиентов, которые действовали в первых сетях глобального обмена. Начатое португальцами и испанцами в XVII веке продолжили голландцы и англичане, захватив португальские форты в Азии и начав понемногу откусывать от испанских и португальских колоний в Карибском море и Северной Америке.

Вместе с богатством по этим градиентам перетекала информация, и со временем она оказалась не менее важной. Эффективный способ книгопечатания, изобретенный в середине XV века Иоганном Гутенбергом, приумножил воздействие новых информационных потоков. С 1450 по 1500 год было издано почти 13 млн книг, а с 1700 по 1750-й – более 300 млн[200]. Книги и информация, которую они содержали, перестали быть редкой дорогой роскошью и у образованных людей вошли в число повседневных приобретений. И точно так же, как прибыль от перепродаж подогревала европейскую торговлю, гигантские новые потоки информации стимулировали развитие науки и техники.

Европейские мореплаватели нашли новые континенты и острова, видели в южном небе новые созвездия и столкнулись с народами, религиями, государствами, растениями и животными, о которых не было никаких упоминаний в древних текстах. Новая информация как цунами обрушилась на сферы образования, науки и даже религии во всей Европе, потому что через этот регион она протекала раньше и быстрее всего. Она заставила европейских мыслителей поставить под сомнение учения старины и даже Библию. Она стала подтачивать традиционные истории происхождения мира. В Англии XVI века Фрэнсис Бэкон утверждал, что наука и философия должны перестать опираться в основном на древние тексты и начать активный поиск нового знания, подобно европейским мореплавателям: «Дальние плавания и странствования (кои в наши века участились) открыли и показали в природе много такого, что может подать новый свет философии»[201][202]. В 1661 году Джозеф Гленвилл писал, что где-то ждут своего открытия «Америка секретов, неведомое Перу природы»[203].

Как выразился Дэвид Вуттон, современный историк научной революции, «существование идеи открытия – необходимая предпосылка науки»[204][205]. Исследуйте мир как таковой, а не то, что о нем сказано. Учитесь «побеждать природу, покоряясь ей», как писал Бэкон. Это очень точно соответствовало духу активных манипуляций, свойственному науке и технике современности. В XVII веке многие ученые стали понимать, что живут в эпоху не только географической и торговой, но и интеллектуальной революции и что новое знание увеличивает власть человека над миром природы. «Что касается нашей работы, мы все согласны, – писал член Королевского общества в 1674 году, – что она состоит не в том, чтобы белить стены старого дома, а в том, чтобы построить новый»[206]. В XVIII веке европейские мыслители эпохи Просвещения стали видеть в новом знании цель, смысл и «прогресс». Идея о том, что люди должны перестраивать и «совершенствовать» мир, теперь задавала тон в науке, этике, экономике, философии, торговле и политике.