Большая игра - [5]

Мирза — попал на фронт как раз тогда, когда там складывался стратегический перелом в пользу правительственных войск. Для него ситуация была знакомая: белые военные советники-хабиры, авиация и местные силы на земле — только на этот раз он был по другую сторону баррикад. Действуя вместе с местным ополчением — его люди смелыми и неожиданными действиями захватили и освободили несколько населенных пунктов — Мирза использовал американскую тактику. Тем самым — он привлек к себе внимание и иранских командиров спецназа и меня — как российского специалиста, действовавшего в том районе. А так как у меня в группе был крымский татарин, знавший узбекский язык — мне удалось завербовать Мирзу и сделать его активом ГРУ. Мы — сумели вытащить его семью из Ирана и перевезли их в Швецию, где они получили убежище. А Мирза — вернулся в Афганистан, но уже в северный — и поступил в полицию. В полиции — он проявил себя хорошо, по нашим перехватам взял несколько крупных караванов с наркотиками и теперь его перевели в Афганскую национальную разведку, контролируемую американцами, британцами и индийцами. Так, Мирза получил доступ к информации стратегической важности по Афганистану и тому, что происходит в регионе. А вместе с ним — информацию получило и ГРУ.

Конкретно — сегодня меня интересовали аскеровцы и их активность в северных районах Афганистана и приграничной зоне.

Аскеровщина и аскеровцы — это нечто новое, такого раньше не было. Это агрессивные крымско-татарские, чеченские и среднеазиатские националисты, принявшие радикальный ислам и использующие его лозунги — но при этом не отказавшиеся и от национализма. Это чисто русское, точнее постсоветское явление, никакого корня на Востоке оно не имеет и более того — прямо противоречит исламу. Дело в том, что в исламе национализм в любой форме (асабия) запрещен и карается смертью. Более того, одной из причин, породивших агрессивный ислам, является невозможность легально, и в рамках европейского понимания государства и нации решить вопрос об объединении всех арабов в единое государство (халифат). В этом смысле ислам — предстает как бы наднациональной, надгосударственной силой, благодаря которой один араб может протянуть руку другому арабу и почувствовать единство, поверх нарисованных европейцами границ. Именно поэтому — агрессивный ислам пользуется огромной поддержкой в арабском мире, именно поэтому не удается уничтожить ни Аль-Каиду, ни ИГИЛ — он единственный отвечает на мечты всех арабов об объединении. А вот на постсоветском пространстве — дискурс принципиально другой, тут речь идет не об объединении, а о разъединении, об отчуждении, о формировании наций, анклавов, о борьбе за государственный суверенитет, за то чтобы вырваться из русского мира, побороть притяжение раненой, но не добитой как Османская — Российской империи. Отказаться от русского языка, от русской веротерпимости, от русского понимания веры в целом и ислама в частности. И как это совместить с исламом, в котором говорится о том, что нет разницы между правоверными, если не считать их богобоязненности? Как быть, если ты ненавидишь русских, но вот есть русские мусульмане, и ты должен их принимать как братьев? А как тогда быть крымским татарам, которые использовали ислам как таран в борьбе за собственное государство, за Крым, за землю — ведь ислам отрицает любое светское государство, моджахеды не могут за него бороться, борьба за возврат Крыма в состав Украины не может называться джихадом. Как совместить ислам и борьбу сосланных народов — ведь в Исламе есть понятие «хиджра», переселение, и это не только преступление — это желательное действие для мусульман, живущих в окружении неверных — переселиться на землю мусульман.

В девяностые — происходило знакомство бывших советских народов с исламом. Тогда мало кто что знал, и потому никого не шокировали призывы генерала Дудаева совершать намаз не пять раз в день, а три и почитать не пятницу, а субботу — хотя в исламском мире его за первое же подобное выступление немедленно убили бы. Ислам, национализм, антисталинизм — сплелись в один клубок, и никто и не пытался его разделить, потому что все и всё прекрасно понимали — кто борется и за что. Приехавшие уже после первой Чеченской моджахеды, типа Хаттаба — знали об исламе подчас еще меньше чеченцев. Да и… какой из того же Хаттаба моджахед, если у него сестру зовут Сара, она живет в Лос-Анджелесе и держит магазин кошерной еды[7]?

Потом — в Египет, в Саудовскую Аравию поехали учиться муфтии и с удивлением обнаружили, что ислам, который преподают там — совсем не похож на то, что они считали исламом у себя на родине. А потом — они вернулись и стали преподавать. И стали удивляться уже местные.

Так, разрыв между тем, что должно было быть, и тем, что было по факту, постепенно рос и рос — но на него никто не обращал внимания. Не обращали до тех пор, пока не появилось ИГИЛ — Исламское государство Ирака и Леванта, в котором боевиков с постсоветского пространства было очень и очень много, пока Турция не сбила российский самолет и не получила в ответ серьезные экономические санкции, пока не началась война на Украине. И так — возник противоестественный союз Украины и Турции, за которыми стояли США — и им стало необходимо некое оружие против России. Некий новый ислам, который совмещал бы в себе исламский фанатизм и готовность к смерти и вполне рациональные, по-европейски рациональные цели и требования, способность и готовность сотрудничать с западными спецслужбами и даже служить в подразделениях кадровой армии и служб безопасности, подчиняясь приказам…