Мать не ушла. Повернувшись к ним, она стала их звать. Настойчиво, но не сердито. И они стали осторожно, готовые в любую минуту кинуться обратно, выбираться на свет. Умка — первый, а сестрёнка за ним. Оба щурились, но уже понимали, что яркий свет — это не страшно. Страшно было другое. Оставив свою маленькую берложку, они очутились в такой непомерно огромной берлоге, что до снежного потолка в ней не сможет дотянуться даже мать, если встанет на задние лапы.
Они широко открытыми глазами осматривали всё незнакомое, что раскрылось перед ними. А мать, негромко урча, звала их за собой. Она уходила от берлоги. Спохватившись, они побежали за ней.
Догонять было легко, потому что спускались они под горку. Но мать, словно играя с ними в «догонялки», заскользила с крутизны, широко растопырив лапы. Ума попробовала бежать, но тут же кувыркнулась через голову, так кубарем и скатилась, отчаянно визжа. А Умка попробовал, как мать, на растопыренных лапах, но лапы разъехались, и он на брюхе заскользил вниз. Всё быстрее… Белизна откоса, казалось, летит на него… Ох, и страшно!.. А когда докатился до низа, показалось: ох, и хорошо!..
И они с Умой тут же стали карабкаться вверх и опять съезжать.
Неожиданно, пронзительно крича, над ними пронеслись распластанные в воздухе существа. Медвежата испуганно прижались к ногам матери.
«Не бойтесь, — проурчала она, — это слабые птицы».
«Слабые — значит, не страшные», — сразу понял Умка. И когда птицы пронеслись снова, он, подражая матери, даже не поднял на них глаз.
Мать всё шла. Иногда останавливалась, разгребала подтаявший снег и, запустив глубоко когти, вырывала с корнем какие-то былинки и съедала. Медвежата тоже попробовали эти былинки, но они показались им невкусными.
Тут налетел ветер, с гулом и свистом. Он был невидимый, но такой напористый, что валил с ног. Мать не испугалась.
«Идёмте, идёмте», — спокойно звала она.
Так вот кто шумел наверху, когда они дремали в своей берлоге! Это был всё время куда-то несущийся ветер. Умка сразу понял, что ветер нельзя ни ударить лапой, ни укусить. А сам ветер может дёрнуть за шерсть, за уши и за хвост.
Потом вдруг вместе с ветром налетело невероятное множество белых пушинок. Они залепляли глаза, нос. Спотыкаясь, ничего не видя, медвежата попытались спрятаться за мать, но пушинки находили их и там. Умка высунул язык, и пушинки захолодили его. Это же снег — сразу понял Умка. Тот самый снег, что у них под лапами и на горе, с которой они скатывались. Их берлога тоже из снега, и он любил его лизать.
Ветер задул ещё страшнее, и что-то оглушительно загремело, ухнуло, затрещало совсем рядом. Огромные мокрые глыбы полезли друг на друга, разламываясь, переворачиваясь, на них налезали новые глыбы и тоже с грохотом разламывались. Осколки летели далеко в стороны. Один упал возле них. Умка с перепугу даже растянулся. Но, взглянув на мать, увидел, что она не испугалась. Значит, и этот грохот для них не страшен.
Сестрёнка первой подбежала к гладкому блестящему обломку и стала грызть его. Умка бросился за нею: надо же было узнать, что это такое. Обломок был холодный, всё равно что снег, только твёрдый и горьковатый. Это был лёд. Так Умка познакомился со льдом.
Грохот постепенно прекратился, и пласты льда перестали двигаться. Ветер поутих, и снег тоже. Ветер насвистывал в уши: «Теперь видел, какой я бываю?! Но это ещё что! Когда я по-настоящему разойдусь, я и не такими льдами могу ворочать!»
Вскоре они увидели гору, на бурых уступах которой было полным-полно таких горластых и суматошных птиц, что Умка сначала даже присел на задние лапы. Но тут же ему захотелось добраться до них, и он, пересилив неудовольствие, побежал к горе. Что он будет делать с птицами, он не знал, но, наверное, ему будет очень весело!
А гора не разрешала, чтобы в неё впивались когтями. Она была твёрдая, из гранита. Когти скользили, Умка сердился, работал всеми четырьмя лапами, но не смог добраться даже до первого уступа. А птицы, шурша крыльями, носились над ним. Одна чёрная, с крючковатым клювом проскрипела что-то насмешливое и уплыла по воздуху.
Птичья гора уходила далеко ввысь. А выше нее был только снежный потолок огромной берлоги. В этой берлоге жили птицы и горы, летучие снежинки, ветер и льды… А теперь и они, медведи, будут жить. Умке здесь нравится. Он уже налетел было на сестрёнку, чтобы затеять возню, но остановился.
