Большая дорога - [46]

— А я ждала вас, как условились, в вестибюле консерватории. Концерт начался уже, а вас все нет… Тогда я решила пойти сюда…

— Но пока мы дойдем, начнется второе отделение, — сказал Владимир, взглянув на часы.

— Вы хотите отложить на другой раз? — спросила Наташа.

— Да, это удивительно! — проговорил Владимир.

Он все еще был под впечатлением письма Маши, ему хотелось побыть наедине со своими хорошими думами, и он невпопад отвечал на вопросы.

— Я, кажется, помешала вам… Вы работали? — сказала Наташа виноватым тоном. — Я сейчас уйду…

— Я получил письмо из деревни… и вот все как-то отодвинулось…

— Что-нибудь случилось дома неприятное?

— Нет… Это не из дому… Помните ту девушку… Машу?

— Да, да… Счастливую Машу…

— Да, она такая… Она ищет настоящее, большое счастье, — тихо проговорил Владимир и протянул Наташе письмо. — Вот прочитайте.

Наташа прочитала и, взволнованно взглянув на Владимира, спросила:

— И это надолго?

— Что… надолго? — не понял Владимир.

— Чтобы устроить в Шемякине хорошую жизнь?

— Да, это быстро не сделаешь, — сказал Владимир и подумал, что ему было бы стыдно сидеть в ярко освещенном зале и слушать музыку, когда Маша сидит с керосиновой лампочкой.

— Да, да… Это очень хорошо, — с радостью сказала Наташа, и было непонятно: то ли хорошо, что Маша хочет устроить хорошую жизнь в Шемякине, или то, что для этого ей придется там жить долго-долго. — Но все-таки я не хочу, чтобы сегодня вечер пропал без музыки, и приглашаю вас на собственный концерт. Пойдемте к нам. Папа всегда рад вам…

И хотя Владимиру хотелось остаться наедине со своими хорошими мыслями о Маше, он пошел.

С того часа, когда он услышал впервые игру Наташи на пианино, Владимир почувствовал какую-то неодолимую власть над собой этой девушки с длинными, тонкими пальцами, которыми она умела извлекать из инструмента то вешний радостный гром, то рыдание, то бездумные и сверкающие, как брызги водопада, трели, то медленные, лишенные ритма, протяжные звуки, погружавшие в раздумье о смысле жизни.

Владимир часто бывал у Куличковых и просиживал часами, слушая игру Наташи. Она открыла ему богатства и красоту мира звуков, который раньше был для него непознаваем и чужд. Он научился понимать серьезную музыку и не пропускал ни одного интересного концерта, превратившись в завсегдатая консерватории.

Академик встретил его очень любезно, сказал:

— Ну, музицируйте, а меня уж извините, — и ушел в свой кабинет.

Наташа села за рояль и заиграла что-то не знакомое, но сразу приковавшее к себе слух Владимира. Кто-то сильный и властный взял его за руку и повел в далекий от Шемякина мир.

В комнату неожиданно вошел Борис. Наташа прервала игру.

— Ах, и ты здесь? — с притворным удивлением сказал он, кивнув Дегтяреву. — Что же вы? — спросил Борис, обращаясь к Наташе. — Я помешал вам?

— Нет… Просто у меня нет настроения, — сухо сказала она.

Борис появлялся всегда, как только Владимир приходил к Куличковым. Владимиру казалось, что Протасову сообщает о его приходе юркая, с плутоватыми глазками девушка, обслуживавшая Куличковых. Борис с плохо скрытой неприязнью сказал:

— А я думал, что ты все работаешь… Пишешь свою книгу… — Борис одним взглядом, как это умела делать только его мать Варвара Петровна, не поворачивая головы, окинул всю комнату, отметив все, что интересовало его: платье Наташи, презрительно сжатые губы Владимира, расстояние между креслом, на котором сидел тот, и вращающимся круглым стулом, на котором сидела Наташа.

— Я предлагаю лучше пройтись по воздуху, — сказал он, — чудесная погода! Или на каток.

«Он знает, что я не катаюсь на коньках», — подумал Владимир, легко отгадывая попытку Бориса выкурить его из квартиры Куличковых.

— Нет, мы только недавно пришли, — сказала Наташа. — Я устала.

— Тогда давайте в преферанс. И Викентия Ивановича вытащим.

«Он знает, что я не выношу картежной игры. Боже мой, как он глуп!» — с досадой подумал Владимир. Ему хотелось уйти, но Наташа взглядом просила его, чтобы он не покидал ее. Владимир чувствовал, что между ней и Борисом все кончено. Но Борис не хотел примириться со своим поражением и настойчиво домогался внимания Наташи. Единственным препятствием на пути к своему счастью он считал Владимира и каждый день, каждый час думал о том, как устранить этого сильного соперника.

— А знаешь новость, Владимир? — спросил он. — Мне пишут из дому, что Маша переехала в Шемякино.

— Да, знаю, — спокойно ответил Владимир.

— Говорят, она критиковала работу правления колхоза… И вот Николаю Андреевичу это не понравилось.

— Грязные сплетни. И вообще, почему это так занимает тебя?

— А я удивляюсь твоему безразличию. Судьба Маши прежде интересовала тебя…

— Да я и сейчас продолжаю интересоваться ее жизнью. Маша делает в Шемякине большое дело…

— Бедная Маша! Она так и затерялась в деревне на черной работе, — продолжал свое Борис, перебив Владимира. — Вот мы говорим о равенстве и прочее, но и теперь кто-то должен выполнять эту черновую работу, чтобы другие имели возможность слушать музыку, ходить на концерты, в театр… писать книги…

— С каких это пор ты стал интересоваться тем, как живут другие люди? Ты всегда был занят только собой, а не жизнью для всех.