Большая антология рассказа - [3]

Рассказ Нины Горлановой и Вячеслава Букура «Случай на Радоницу» («Октябрь», 2000, № 6) — забавный анекдот: женщина думает, что оперативник, расследующий кражу, в нее влюбился, а он просто хочет получить благодарность для продвижения по службе. В шорт-листе он на месте, но не больше. Александр Яковлев с текстом, опубликованным в «Литературной газете», тоже не смотрелся серьезным кандидатом в лауреаты журнальной премии.

Рассказ же Леонида Костюкова «Верховский и сын» («Дружба народов», 2000, № 3), в журнальной публикации да и в шорт-листе поименованного Костиковым, мне определенно понравился. Краткая история трех поколений мужчин с начала ХХ века до его середины, которые мучительно любят своих сыновей, но зачем-то скрывают свои чувства. Необычное сюжетное решение, тонкий психологический рисунок. Есть что-то притягательное в этом рассказе. Но лучше ли он рассказа Игоря Клеха? Вот это не знаю. Я бы, пожалуй, предпочла рассказ Костюкова. Но не без колебаний.

Был еще в шорт-листе рассказ Марины Вишневецкой «Вот такой гобелен». Андрей Немзер из-за того, что он не получил главной премии, даже с жюри рассорился, в котором состоял, и демонстративно хлопнул дверью.

Вообще-то люди на то и разные, чтобы мнения у них не совпадали. И эстетические предпочтения других членов жюри, на мой взгляд, не могут являться поводом для истерики одного из коллег. К тому же «Вот такой гобелен» явно не относится к числу лучших произведений Марины Вишневецкой (рассказчика действительно сильного). На меня рассказ Вишневецкой произвел впечатление профессионально сделанного из набора узнаваемых характеров и ситуаций текста. Молодая женщина, ранний ребенок, с которым она не справляется, непутевый отец ребенка, безденежье, преуспевающие новорусские родственники, желающие ребенка взять себе и готовые за это платить молодой паре (она, разумеется, откажется), — все это правильно сшито, но все равно впечатление, будто это платье уже кто-то носил. И уж точно рассказ Марины Вишневецкой не лучше рассказа Игоря Клеха или Леонида Костюкова.

Короче, в шорт-листе того года не было лидера, а значит — не было и бесспорного решения о победителе.

Есть такое хобби у многих критиков и журналистов: решение жюри каждой премии осмеивать и поносить. В худшем случае оно коррупционное, мафиозное, «распил внутри обоймы», в лучшем — групповое, несправедливое, близорукое, «междусобойчик», но всегда неправильное и вредное для литературы.

Главные стрелы летели в «Букера» и премию им. Аполлона Григорьева (пока она существовала). Но и куда более скромной премии им. Казакова тоже досталось. Не успели ее учредить, как Дмитрий Ольшанский сообщил, что премия эта вручается «невесть кому» и невесть кем и худшее, что могло сделать жюри, — выбрать рассказ Игоря Клеха: «унылый, стилистически пошловатый… и начисто лишенный сюжетной занимательности»^[3]. (Пройдет несколько лет — и Дмитрий Бавильский, рассуждая о премии им. Казакова, которая не оправдала его надежд стать «главным инновационным предприятием» в литературе, в качестве обнадеживающего решения жюри приведет именно награждение Игоря Клеха — «писателя странного, точного и вдумчивого» и будет сожалеть, что потом «истеблишмент» развернул премию в другую сторону.)

Но громче всех метал громы и молнии Андрей Немзер, склонный вообще обвинять литературные жюри премий и конкурсов в предвзятости, групповщине, политиканстве, а то и коррумпированности (кроме тех, разумеется, где работал сам). «Казаковку» он выполоскал три раза, и всякий раз — за то, что «кидала» Вишневецкую. Обвинения в лоббировании сыпались направо и налево (то, что настойчивое продвижение Вишневецкой является не чем иным, как лоббированием, — этого почему-то критик не замечал).

Если у первого жюри премии не было хорошего решения, то в следующем году, на мой взгляд, у жюри просто не было иных вариантов, кроме как проголосовать за рассказ Виктора Астафьева «Пролетный гусь». Рассказ традиционен, как вообще традиционен Виктор Астафьев. Судьба двух людей, на своих плечах вынесших войну: солдата и медсестры. Но написано все это так пронзительно, так лаконично и емко, что рассказ хочется назвать классикой жанра.

29 ноября 2001 года писатель умер. Кто-то, конечно, может считать, что раз умер — надо немедленно вон из списка номинантов. Ну а мне кажется, что это как-то не по-людски. Да, премия присуждается живым, но до сороковин вроде как душа новопреставленного еще не покинула землю… И надо иметь какое-то своеобразное представление о морали, чтобы обрушиться на это решение жюри, оправданное и нравственно и эстетически, и поучать: не след «кадить мертвецу, чтобы живых задеть кадилом» (Баратынский). Ну а кого ж задевают-то? Опять Марину Вишневецкую. Это ее рассказ «Т. И. Н. (опыт сада)» должно было наградить жюри, по мнению Андрея Немзера. Почему тогда не Маканина, не Кононова, не Шкловского, чьи очень неплохие рассказы были в шорт-листе?

Трогательный, но довольно банальный рассказ Вишневецкой из серии «Опыты», про то, как пожилая преподавательница вуза, нанятая полуняней-полугувернанткой к маленькой девочке, была с ней разлучена по окончании лета, конкурировал вовсе не с Астафьевым. Он конкурировал с рассказом Николая Кононова «Микеша», где удивительная оптика автора включается по мелкому, казалось бы, поводу — визиту к случайным знакомым — и складывает из разрозненных деталей заурядной советской жизни гротескно-гоголевскую картину мира. Он конкурировал с рассказом Евгения Шкловского «Улица», который не поддается пересказу, но не потому, что лишен сюжета, а потому, что прелесть рассказа в переливах смыслов, в сцеплении ассоциаций, в грустной иронии, с которой рассказано о томительном желании подростков увидеть на центральной улице города хоть одну из тех женщин, которые…