Болеутолитель - [58]

Его присутствие, однако, еще не было замечено. Глаза второй головы закатились, оставив видимыми только белки. Они были какими-то грязно-серыми. Когда голова уютно устроилась на сгибе руки девушки, из ее открытого рта закапала слюна. Тут Трембл снова услышал чувственный женский стон.

Из той части комнаты, которая была от него скрыта, к кровати подошла стройная загорелая фигура. Она была полностью обнаженной. Это была ОНА.

Как загипнотизированный, он смотрел на крепкие груди и нежный соломенный пушок внизу. Он столько раз представлял себе это тело, воображал, мысленно раздевая ее, когда смотрел вечерние новости. Это была та самая дикторша, что умоляла Болеутолителя прекратить убийства невинных калек.

Трембл наблюдал, как завершает мастурбацию женщина, которая заставляет многих плакать во время своих передач. Большой палец ее руки и еще три пальца маслянисто поблескивали. На ногтях был тот же лак, что и во время выступлений, а пальцы двигались с той же ловкостью, с какой перелистывали страницы текста.

Когда она стала на колени между ногами откинувшейся назад девушки, с голодным блеском в глазах, Трембл зажмурился. Он положил руку себе на лоб и ощутил под мизинцем сильнейшую пульсацию жилки на виске.

Крик заставил его вновь открыть глаза.

Теперь лицо дикторши было погружено между бедрами девушки. Она кричала в оргазме. Мутантная голова не изображала никаких эмоций, если они вообще у нее когда-нибудь были.

Даже когда дикторша схватила ее за шею обеими руками и принялась душить, как будто это была тряпичная кукла для снятия стресса.

Ее прекрасные каштановые волосы, так знакомые зрителям новостей, дико метались, голова яростно подпрыгивала в промежности девушки-уродца. Голос звучал сдавленно. Может быть, она изрыгала проклятия своему бывшему супругу, а может быть выкрикивала имя президента телекомпании — все звуки глушились влажной плотью. Но голос ее становился все громче, и все сильнее ее длинные ногти совершенной формы впивались в кожу под челюстями мутантной головы. Лицо у той быстро наливалось кровью. Истечение слюны изо рта прекратилось.

Дочь Мамы Томей мотала нормальной головой из стороны в сторону, глаза были крепко зажмурены от страсти или от боли.

Пальцы дикторши блуждали по нижней голове, как будто пытаясь получить послание на азбуке Брейля. Она потянула книзу угол рта, что был ближе к Тремблу, разрывая кожу, процарапывая красную линию к уху. Крови при этом было очень мало. То, что вытекало, скорее можно было назвать сукровицей.

Другой рукой она оттянула язык твари и потом отпустила его, отчего он мягко шлепнул по губам. Вновь ее пальцы заходили по лицу.

Дочь застонала громче. Дикторша подняла свою голову, приготовила большие пальцы и, сливаясь в стоне с девушкой, втолкнула их в глазницы мутантной головы. По бледным щекам потекла густая жидкость, напоминая разбитое яйцо. Жидкость текла по щекам, попадая в ушные раковины.

Женщина дважды резко дернулась, сгорбившись над краем кровати, а затем подняла глаза кверху и выдохнула благодарю тебя, причем не девушке, а ее изувеченной голове, Трембл понял, что больше не в силах смотреть на это.

Глава 43

Когда Хейд шел по улочке между Стейт-стрит и Дирборн-стрит, порывы ветра с озера усилились. Близ одного из мостов, которые соединяли Луп с остальными частями города, какая-то кинокомпания снимала фильм. Хейд за несколько кварталов увидел прожектора.

Он не ощущал холода. Аура Отца согревала его. Как, впрочем, и нижнее белье, и свитер, поверх которых он надел свою замшевую куртку. Свитер принадлежал Винсу Дженсену, а надпись, которую Винс сделал на нем, гласила «ХУББА ХУББА».

«Да не будет у тебя долгов корми меня». Слова из повторяющегося сна. Их произнес вовсе не голос Отца. Но и не его собственный голос. Он стал слышать этот голос несколько месяцев назад, когда еще мог разговаривать с Отцом лицом к лицу.

Он внезапно все понял. Хейд стиснул руки.

Тот болеутолитель из 1958 года прошептал ему «ДА НЕ БУДЕТ У ТЕБЯ ДРУГИХ БОГОВ КРОМЕ ТЕБЯ».

Ощущение было острым.

Хейд остановился, чтобы съесть «ход-дог» и запить его банкой колы. Двигаясь дальше, он жевал и прихлебывал, наблюдая за электричкой, проходившей между зданиями. Он миновал двух мексиканцев, которые вели горячий спор о каких-то профсоюзных делах.

Возле Дирборна он пересек реку; Вербиирст жил неподалеку отсюда. Теперь он обитает в раю. Возрадуемся таинству жизни.

Проскочивший мимо таксист покрутил пальцем у виска, потому что Хейд чуть не угодил под колеса.

Он миновал Торговый Центр.

Порой он терялся в догадках: к чему он все-таки стремится, в чем пытается разобраться? Но одно он знал точно: он ценил жизнь не меньше, чем то, что будет после жизни. Тридцать один год тому назад ему на несколько минут показали, что будет после жизни. В том священном огне он возродился как единственный сын. И сам Иисус плакал по нему; плакал из-за того, что Фрэнсис Хейд вернулся.

Но распятый позволил юному Хейду посвятить остаток жизни тому, чтобы он приводил других пред его очи. Приводил из этого мира, где люди бессмысленно умирают каждый день. Он придает смысл их уходу.