Бои под Нарвой - [49]

Стальному отряду было приказано составить частный резерв Латышского отряда. Для ознакомления с обстановкой Блохин решил обойти расположение латышей и отправился на передний край обороны.

«У латышей совершенно нет артиллерии… Надо перебросить сюда хотя бы пару полевых орудий, — подумал Петров. — Местность здесь открытая, обороняться трудно, численный состав наших отрядов значительно уменьшился после боев и отступления».

Послав записку Прахову, он некоторое время прохаживался между костров. Неподалеку, в чахлом лесочке, инженер заметил небольшую мызу. «Откуда она взялась? На карте ее нет. Очевидно, недавно построена», — решил Петров и направился к домику.

Толкнув дверь, инженер оказался в полутемных сенях. Там никого не было, но рядом в соседней комнате шипел самовар и позвякивала посуда. Заглянув туда, Петров увидел Семенова, беседовавшего с Кустовой. Тут же Рая разливала чай.

— Здравствуйте! — проговорил инженер. — Погрейте окоченевшего стаканчиком чая…

Рая с радостью взглянула на Петрова. Старый фельдшер встал из-за стола и по-военному отрапортовал:

— Имею доложить, что вверенная мне санчасть готова к приему раненых…

— Сделать вам бутерброд? — спросила Кустова, пододвигая инженеру стакан чая.

— Пожалуйста. Вы не раскаиваетесь, Валентина Ивановна, что поехали с нами? — спросил Петров, присаживаясь к столу.

— О, нет! — воскликнула женщина. — Правда, изрядно устала, промерзла и соскучилась по своим ребятишкам. Беспокоюсь, как-то они там без меня в Питере живут.

— Валентина Ивановна оказалась прекрасной сестрой милосердия. Ловко научилась перевязывать раненых и хорошо умеет успокаивать нервничающих, — проговорил Семенов, с улыбкой глядя на машинистку из-под своих по-старчески нависших бровей.

В сенях раздался тяжелый топот.

— Раненого принесли! — вскочила Кустова.

За ней поспешно вышли Рая и Семенов. Наскоро съев бутерброд и проглотив чай, инженер тоже вышел в сени.

В открытых дверях, ведущих в другую комнату мызы, толпились красногвардейцы. Заглянув через их плечи, Петров разглядел лежавшего на столе обнаженного человека, около которого суетились Семенов и Рая, уже одетые в белые халаты.

— Кого это ранило? — шепотом спросил Петров у пожилого усатого мартенщика.

— Мастера нашего, Круповича, — ответил рабочий, и его суровое обветренное лицо дрогнуло.

От острой боли у инженера сжалось сердце.

«Круповича? Неторопливого, мужественного, всегда спокойного Круповича? Какая потеря!» — подумал инженер и, раздвинув плечом стоящих в дверях рабочих, вошел в комнату.

Мастер был бледен, глаза его глубоко запали, нос обострился, из сухих запекшихся губ вырывалось хриплое, похожее на стон, дыхание. На обнаженном животе краснело маленькое, безобидное с виду пятнышко. Но Петров понял, что это смертельное пулевое ранение.

— Сюда нельзя, Аркадий Васильевич! Извольте выйти! — сурово сказал Семенов.

— Лаврентий Максимович, скажите, пришел мне конец? — внятно, но чуть дрожащим голосом спросил Крупович.

— Что ты! Меня на сто лет переживешь, — буркнул фельдшер, вытесняя Петрова в сени и прикрывая за ним дверь.

— Вот и еще одного потеряли, — тихо проговорил Семенов и печально вздохнул: — А какой чудесный человек!

— Где ранило Круповича? — взволнованно спросил Петров у рабочих, принесших мастера.

— Он обходил латышские окопы, знакомился с расположением пулеметов, — пояснил старый мартенщик. — В одном месте он поднялся на бруствер, чтобы разглядеть расположение немцев, тут его и подстрелили.

— Как же вы его не уберегли?

— Он такой дотошный… Все сам хочет видеть. За ним не поспеешь.

Весть о ранении Круповича быстро облетела Стальной отряд. Целая толпа друзей мастера ввалилась в сени, но Семенов запротестовал:

— Поймите вы, никак нельзя его беспокоить, а то он может сразу умереть.

Прискакал встревоженный Блохин. Он распорядился немедленно пригласить врачей из соседних частей в надежде, что они смогут помочь Круповичу.

— Врачи не боги, а рана смертельная — множественное прободение кишечника, — безнадежно махнул рукой Семенов. — Всех-то дырок быстро не заштопаешь, а он тем временем изойдет кровью.

Все же был созван консилиум, который полностью подтвердил мнение старого фельдшера. Врачи признали, что Крупович не выдержит сложной операции.

С наблюдательного пункта примчался расстроенный Прахов. Он сгоряча сунулся было прямо к Круповичу, но его вернули и заставили надеть белый халат.

— Ты что же так неосторожно себя ведёшь, Яков Станиславович? Придется теперь тебе порядочно полежать, пока поправишься, — проговорил комиссар, едва сдерживая слезы.

— О семье моей побеспокойся, чтобы без меня с голоду не померли, — строго сказал Крупович. — Скажешь жене, что погиб я в бою за социалистическое Отечество и завещал ей всех детей воспитать верными сынами нашей Родины… Подрастут — пусть все в партию идут. Я был один, а их трое. Партия наша должна расти и шириться…

Крупович утомленно замолчал и прикрыл синеватые веки.

Прахов, уже не скрывая волнения, глядел на резко изменившееся лицо старого друга и, боясь выдать свои слезы, дышал тяжело и порывисто.

Прошло с полчаса, когда прибыла Звонарева прямо на броневике с Маней Страховой. Осмотрев рану, Варя все поняла, но решила тем не менее попробовать доставить Круповича в Питер на санпоезде. С огромными предосторожностями раненого привезли на вокзал, погрузили в поезд, но довезти живым Круповича не удалось.