Бои на Карельском перешейке - [92]
Через 15–20 выстрелов первый снаряд попал в дот, рикошетировал, разорвался в стороне, но все же свалил одну из росших на доте сосен. Еще через несколько минут снаряд сорвал «подушку» дота. Справа пошла пехота, но залегла. Дот открыл огонь. И вот, наконец, снаряд разорвался прямо на куполе. Из дота бегут финны. А мой пулеметчик за деревьями их не видит. Еще одна оплошность. Сразу же, только выбежав, финны снова проваливаются под землю. К доту, как выяснилось позже, был проведен глубокий ход сообщения. А ведь если бы мы предусмотрели это раньше, наш пулемет скосил бы врагов в самом начале их бегства.
Мы вернулись на батарею и улеглись спать.
21 февраля началась артиллерийская подготовка. Через четыре часа она кончилась, пехота пошла. Но не пройдя и километра, легла снова. Сзади первой линии дотов у финнов была вторая, еще более сильная, еще лучше замаскированная.
Мощные долговременные огневые точки здесь были созданы по лучшим французским образцам. Огневая разведка их с дальнего расстояния не дала ощутительных результатов, да и не могла дать. Мы не знали, где они расположены. Надо было не только разрушать, но и находить эти чудовища. 24 или 25 февраля лейтенант Тарасов, ныне Герой Советского Союза, первым вывез свое тяжелое орудие для стрельбы по доту прямой наводкой. 26 февраля такой же приказ получил я.
— По какому доту вести огонь? Куда вывозить орудие? — спросил я старшего командира.
Он ответил, что предоставляет батарее самую широкую инициативу.
— Стрелять хочется всем, — сказал он, — но стрелять по доту прямой наводкой будет тот, кто обнаружит его. Понятно, товарищ старший лейтенант?
Да, понятно. Я взял с собой младшего лейтенанта Мордасова, приказал трактористам приготовить два лучших трактора, проверить орудия и опять ушел в разведку.
Слово «ушел» никак не определяет способа нашего передвижения. Мы, собственно, не ползли, а извивались ужами где-то между снегом и землей. Так мы пролезли надолбы, «подошли» к проволоке, огляделись по сторонам — никаких признаков дота не было. Спокойные и одинаковые виднелись то тут, то там бугорки, камни, сугробы. Снег набивался за шиворот, а особенно в валенки. Потом я уже приспособился — сверх валенок надевал еще одни штаны. Проволока казалась бесконечной.
И вдруг, на наших глазах один из снежных сугробов, безобидных на вид, повернул свою верхушку, осыпая снег. Мы даже и не думали о том, что финны повертывают башню дота, может быть, разглядев наше приближение. Цель была найдена, вот в чем все дело!..
В 300 метрах от дота одно из моих орудий встало на открытую позицию. Мы вывезли его в ночь с 26 на 27 февраля. Саперы, по пояс в снегу, работали целый день и часть ночи, прокладывая дорогу тяжелым тракторам. К утру все было готово.
Опять приходилось идти к пехоте. Я уже не хотел выпустить на этот раз гарнизон дота.
Командир батальона встретил меня недоверчиво. Несколько дней подряд вели артиллерийские полки огневую подготовку атаки. Но каждый раз, когда пехота поднималась для броска, ей приходилось залегать под жестоким огнем. Все было вокруг изрыто воронками от наших снарядов, а доты жили.
Надо было как-то убедить товарищей в том, что никакая сталь, никакой бетон не выдержат наших снарядов. На огневую позицию я пригласил с собой начальника штаба батальона. Не помню сейчас фамилии этого лейтенанта. Мы пришли. Наводка была ужо закончена.
— Огонь!
Первый же снаряд попал в левый край снежного сугроба, и, когда улеглись обратно на землю осколки камня и тучи песка, мы увидели, что сугроб почернел, под снегом появилась глянцевитая стальная стенка, рухнуло дерево, что росло на сугробе, и наружу вылез смотровой купол.
Финны даже не успели организовать огня по нашей открытой позиции. Второй снаряд пронесся мимо, в каких-нибудь двух метрах, но третий ударил в основание купола, и мы увидели, что его огромная стальная толща развалилась, словно расколотая гигантским топором.
Я оглянулся на начальника штаба батальона. Он стоял, подавшись вперед, напряженный, словно окаменевший. Многое он видел, но вот этого не приходилось.
— Добре? — спросил я.
— Здорово, — сказал он. — Очень здорово. Хватит.
Но я уже имел опыт борьбы с этими коробками. Даже с виду уничтоженный, дот, разделенный на отсеки, может еще жить и вести успешную стрельбу по наступающей пехоте. Дот нужно было занять. Я предложил командиру батальона начать движение к доту с фланга. Пехота поднялась. Дот молчал. Но мы продолжали стрельбу. Вот отвалился железобетонный угол с правого края, лопнула напольная стенка.
— Хватит… Куда вы?.. Довольно! — говорил мне начальник штаба батальона.
Я продолжал вести огонь. Пехота залегла недалеко от дота, на расстоянии короткого, энергичного броска. Последний снаряд. Бросок. Дот занят. Казалось, что мы снесли его с лица земли. Но когда наши славные пехотинцы проникли в глубокие отсеки, они нашли там двух контуженных финнов и спаренную пулеметную установку.
Стрелковая дивизия, которой командовал тов. Черняк, вступила в бои позже других частей и соединений. Однако это не помешало ей в кратчайшие сроки воспринять боевой опыт, накопленный нашими войсками в первые дни войны на Карельском перешейке. Заняв в середине декабря отведенный ей участок на фронте, дивизия тут же приступила к учебе под руководством: своего боевого командира тов. Черняка (ныне генерал-лейтенант, Герой Советского Союза). Успех предстоящих схваток с противником зависел от того, насколько быстро и глубоко изучат красноармейцы и командиры основные приемы финской тактики, научатся парировать коварные удары из-за угла и овладеют искусством ведения боя в лесисто-болотистой местности в условиях суровой зимы. Днем и ночью в тылу частей шли учебные занятия, сочетаясь с боевыми действиями на фронте.
