Бои на Карельском перешейке - [69]

Мучительно хочется кашлять. Кашель давит, душит. Усилием воли сдерживаюсь.

Вот надолбы перед траншеей, затем колючая проволока.

Вдруг финны разом всполошились. Встречают нас бешеным огнем. Пускают осветительную ракету. По выстрелам мы определяем все, ради чего пошли в разведку: и дот и траншеи.

Наша цель достигнута, и мы отходим назад, к лесу. Но осветительные ракеты взлетают одна за другой; и проклятая луна начинает вылезать из облаков. Враги видят нас и стреляют, не переставая.

В лесу мы остановились. Я пересчитал своих товарищей. Не хватает помощника командира взвода. Где он? Неужели остался возле траншеи? Убит или ранен?

Надо выручать. Я пополз назад. Финны стреляют, но я ползу и ползу. Дополз до проволоки. На колючей проволоке возле траншеи повис наш товарищ. Он молчит, но еще жив. Я снимаю его с проволоки, кладу себе на спину и опять ползу к лесу.

Финны ведут бешеный огонь. Через каждые 2–3 метра я зарываюсь в снег, чтобы переждать пулеметную очередь. Товарищ просит:

— Пристрели меня.

Он не хочет, чтобы я погиб из-за него, но я прошу его только об одном: не стонать.

Из леса к нам на помощь подполз разведчик Пономарев. Вдвоем тащить раненого куда легче, и через минуту мы в лесу.

Вернувшись в штаб, отдали раненого санитарам и доложили командиру о результатах разведки.

Днем я получил задание — исследовать местность справа от дота. Взял двух разведчиков и пошел с ними в лес. Вижу — просека, в конце просеки — перевернутый танк, а за танком — пулемет. Оттуда, вероятно, хорошо видна вся правая сторона дота.

Обоих разведчиков я оставил в лесу, приказав им наблюдать за мной, а сам пополз к перевернутому танку. Одолел уже больше половины пути, как вдруг пулемет, стоявший у танка, дал по мне очередь. Неподалеку впереди я заметил яму. Сделал несколько рывков, скатился в яму и залег на дне. Здесь меня пулемет не достанет.

Минут через десять осторожно поднимаю голову и ясно вижу всю правую сторону дота с несколькими амбразурами. Справа замечаю хорошо замаскированное орудие.

Возле орудия и возле перевернутого танка все время люди. Вылезти из ямы нет никакой возможности. Ну, что ж, — нужно ждать. Чтобы время не пропало даром, я начал запоминать местность.

У меня такое обыкновение — в разведке запоминать местность подробно, чтобы потом можно было нарисовать ее, начертить панораму. Начерченная разведчиком панорама даст артиллеристу гораздо больше, чем схема ориентиров. Я запоминал углы (определял их на глазомер, по пальцам), расстояния от одного предмета до другого, очертания предметов и, придя в штаб, рисовал панораму на память.

На этот раз в уме панорама была уже давно готова, а я все еще сидел в яме, не зная, как из нее выбраться. Финны совсем близко и ни на минуту не отходят. Так просидел я в яме часов пять, до темноты. Когда стало темнеть, вылез и пополз назад.

Метров пятнадцать удалось проползти незаметно. Но вот снова слышу пулеметный стук. Пули пролетают надо мной. На этот раз меня обстреливают не из одного пулемета, а из нескольких. У меня было сильное искушение — оглянуться и посмотреть, откуда они стреляют. Но оглядываться немыслимо. И я продолжаю ползти.

Однако разведчики, которых я оставил в лесу, наблюдали за этим обстрелом. Когда я добрался до них, они мне сказали:

— Вас обстреливал один пулемет из-за танка, три из леса и один вон с того бугра.

Мы особенно заинтересовались бугром, с которого стрелял пулемету Я заподозрил, что этот бугор — промежуточный блиндаж, соединяющий два дота. Ночная разведка подтвердила мое подозрение.

С этим дотом мне пришлось встретиться еще раз 11 февраля, когда наши войска пошли в наступление. Было приказано идти на передовой наблюдательный пункт. Воздух дрожал от взрывов, гул снарядов заглушал голоса. На передовом пункте я попросил у командира, чтобы он разрешил мне взять несколько разведчиков и подойти ближе к доту. Командир разрешил.

Подползли мы к доту и залегли за пнем.

Дот уже сильно потрепала наша артиллерия — все купола были разбиты, торчала арматура. Многие траншеи вокруг него были оставлены финнами. Но дот продолжал стрелять. Стоило только нашему танку показаться на просеке, как справа от дота возникал дымок орудийного выстрела.

Вдруг белый картон, маскировавший орудие, которое стояло справа от дота, свалился. Так вот она, эта пушка, стреляющая в наши танки. Смотрю: из-за щита орудия осторожно тянется рука, чтобы поправить упавший картон. Я стреляю. Рука прячется, но через минуту появляется с другой стороны щита. Я опять стреляю. Рука опять прячется. Я несколько раз стреляю под щит. Орудие замолкает.

Мне хотелось немедленно подползти к орудию, но, к сожалению, это было невозможно — пулемет дота обстреливал нас с такой силой, что отлетела верхушка пня, за которым мы прятались.

Когда стало смеркаться, мы подобрались к доту по пустой траншее. Дверь заперта, дот молчит. Я решил залезть на него. Но едва только полез, как финский снайпер, засевший в лесу, сшиб с моей головы каску. Обошел я дот кругом и снова полез наверх. Влезаю на разбитый купол. Оттуда торчит кирпичная труба. Когда я подполз к трубе, полы моего халата запутались в арматуре. Мне пришло в голову бросить в трубу гранату. Пусть она разорвется внутри дота. Достал гранату и опустил ее в трубу. Но, оказалось, что труба перегорожена решеткой. Граната застряла в решетке, шипит и вот-вот взорвется.