Бои на Карельском перешейке - [37]
— Полный вперед! — приказал Прошин и выпустил два снаряда по противотанковому орудию.
Теперь, чтобы вести огонь, танкисту приходилось плечом поднимать и опускать орудие, набирая нужный угол склонения пушки.
На полном ходу танк врезался в опушку леса. У окопов противника остановился. Почему же противник умолк? Прошин обратил внимание на то, что писарь с места куда-то посылает снаряд за снарядом. Догадался: писарь бьет по амбразуре точки, вот почему она прекратила огонь. Прошин смотрит в щель.
— Троньте вперед, — приказывает он Русину.
Приоткрыв люк, Прошин метнул гранату в кучу ползущих на танк врагов, затем вторую, третью.
Тем временем рядом с прошинской машиной остановилась машина писаря. Оба танка бросились на вражеские блиндажи, давили пехоту в ходах сообщения.
Поддерживая друг друга, истребляя врагов, они продвигаются вперед. Надо проскочить на виду у вражеской точки. Прошин открывает огонь по амбразуре. Косетченко, сразу поняв замысел командира, продолжая стрелять, идет вперед. Затем писарь, замаскировавшись за деревьями, в свою очередь начинает класть снаряды в амбразуры. Этим пользуется Прошин и присоединяется к Косетченко.
Отсутствие снарядов вынуждает их возвратиться обратно.
Впереди взорванный мост. Из глубокого оврага торчат лишь сваи, на которых лежат толстые перекладины.
— Русин, проведете? — спрашивает Прошин водителя.
Путь по перекладинам рискован. Русин смерил ширину моста. И машина понеслась над пропастью по двум перекладинам, как по рельсам. Гусеницы наполовину повисли в воздухе. Ошибись водитель на несколько сантиметров, и машина ринулась бы вниз.
За Русиным успешно прошла вторая машина…
На сборном пункте Прошин обнял писаря.
— Вы настоящий танкист, — похвалил его лейтенант.
Дни и ночи героические танкисты вместе с пехотинцами, артиллеристами и летчиками штурмовали вражеские укрепления.
В железобетонном поясе танкисты пробивают широкую брешь для. стремительного марша в глубокий тыл врага…
Два месяца непрерывных боевых действий в глубоких снегах, при лютых морозах, борьба в укреплениях, построенных по последнему слову военной техники, — позади…
Об этих героических днях напоминает сейчас боевое знамя бригады с приколотым кинему орденом Ленина — наградой правительства. На груди генерал-майора Лелюшенко, капитана Прошина, водителя Русина — горят золотые звезды Героев Советского Союза.
Такой же высокой наградой правительство отметило водителя моисеевского танка — участника двадцати двух танковых атак — младшего командира Серебрякова. Так Родина отблагодарила своих верных сынов — героев Карельского перешейка.
Сначала мы ехали колонной за машиной нашего командира взвода. На опушке леса он высунул из башни желтый флажок и помахал им направо и налево. Это была команда развернуться. Мы приняли боевой порядок углом вперед. Вырвались на открытое место и пошли в атаку. У нас была задача — поддержать пехоту, помочь ей выбить белофиннов, которые засели в укреплениях в лесу, за рекой Тайпален-йоки.
Едва мы вышли из леса, как сразу же застучали по броне пулеметные очереди.
Я был совсем еще молодой водитель и в бой шел в первый раз. Было непривычно вести машину с закрытым люком. Через узкую смотровую щель все, что проходило мимо, было видно какими-то кусочками. Далеко впереди за оврагом темнел лес и перед ним какие-то сараи. Это и была первая цель нашей атаки. Говорили, что там прячутся финские пулеметчики.
Так дошли мы до проволочного заграждения и легко поломали его. Машина даже не тряхнулась. Прошли поляну, заваленную камнями… Наконец, подошли к овражку. Здесь машины развернулись — кто вправо, кто влево, чтобы найти проход. Командир приказывает взять влево. Конечно, он не говорит: в танке трудно докричаться, чтобы тебя услышали, а просто толкает в левое плечо. Это и значит — поворачивай.
Когда мы пошли вдоль оврага, я увидел впереди покосившийся сгоревший танк, подбитый белофиннами еще накануне. Я нет-нет, да и поглядывал на него. А лучше было не глядеть. Был он весь искореженный, черный. Катки сгорели, гусеницы рассыпались, а пулеметный ствол торчал перекрученный, как простая железка.
Наконец, я нашел проход через овраг. И только сунулся в него, командир застучал по спине часто и быстро. Это значит — проезжай скорей, место опасное. Может быть, белофинны нарочно оставили этот проход, а где-нибудь неподалеку поставили противотанковое орудие. Я вспомнил сгоревший танк, и понеслась моя машина, как шальная, подскакивая на кочках.
Попали на открытое место. Здесь бой был в самом разгаре. Откуда-то справа появились наши танки. На опушке лежали красноармейцы в маскировочных халатах. Очень сильный огонь был на этой полянке, и пули стали стучать по броне, как дождь по стеклу. И увидел я, как один боец приподнялся, крикнул что-то, оглянувшись на наш танк, и показал рукой вперед. А впереди, метров за четыреста, стояла еще какая-то большая постройка. Я понял, что оттуда белофинны ведут огонь и что надо эту постройку уничтожить. И хоть плюхая была местность, попадались камни, бугры и воронки от снарядов, но дал я машине третью скорость и понесся вперед.
