Бои на Карельском перешейке - [32]

— Куда ранен? — спрашивает Березин старшего разведчика.

— В плечо.

— Перевязку наложили?

— Да! Только намокла она от крови.

— Двоим отнести раненого на медицинский пункт, — приказывает Березин.

— Есть отнести раненого, — повторяет приказание старший разведчик и вместе с другим бойцом уносит раненого.

Снова ждем. А нет ничего хуже, как ждать ночью в разведке.

Березин снова отбирает троих, дает им ножницы и посылает перерезать проволоку. Они уходят. Лежу я рядом с командиром и вижу, как он волнуется, а от нас хочет скрыть свое беспокойство. Мне было обидно, что бойцы не сумели выполнить приказание старшего лейтенанта. Сам бы пошел, да боюсь просить разрешения, не пустит…

По лесу прокатился металлический звон, и сейчас же, как и раньше, застрекотал автомат.

— Опять обнаружили, — зло шепчет Березин, — не спят, черти! Теперь нам надо уходить отсюда. На этом участке ничего не выйдет!

Скоро вернулись и бойцы, высланные вперед. Березин обрадовался, что они пришли без потерь.

— Мороз сильный, товарищ старший лейтенант. Проволока под ножницами так и звенит. Финны по звону и бьют. Насилу ушли…

— Товарищ старший лейтенант, разрешите, пойду я, — обращаюсь с просьбой к командиру.

— А перережете? — пытливо спрашивает меня Березин.

— Конечно! Иначе я и не вернусь! — отвечаю я уверенно.

— А вы знаете задачу? Знаете? Ну хорошо, идите. Только поосторожней. Они теперь начеку! Вдвоем пойдете.

— Есть идти вдвоем, товарищ старший лейтенант.

Взял я ножницы и пополз вперед. Вслед за мной направился и боец, один из только что возвратившихся красноармейцев, выделенный командиром мне в помощь.

Недолго ползли мы по лесу, я я уже здорово устал с непривычки. Надо пробираться без шума, чтобы самого себя не слышать, а тут все кругом мешает: и холод, и винтовка, и ветки, что на дороге лежат.

Добрался я до опушки, вижу небольшую высотку. Вокруг нее густой кустарник. Туда нужно пробираться через заснеженную лужайку, а она открыта со всех сторон.

Я приподнялся, маскируясь ветками, осмотрел местность, а потом подполз к бойцу и шепчу ему на ухо:

— Будем опушкой до проволоки добираться. Лужайка наверное пристреляна финнами. Сколько там проволоки?

— Семь колов, — отвечает мне боец.

Думал я, думал, и пришла мысль обмануть белофиннов. Да только за товарища своего боялся — выдержит ли он? Решил его испытать. Подвинулся к нему еще ближе, обнял его и дружески спрашиваю:

— Женат?

Красноармеец смотрит на меня удивленно и отвечает:

— Нет.

— Родные есть?

— Отец, мать, сестра в школу ходит, брат в армии политруком, — шепчет он мне в ответ, но чувствую, что парень озадачен моими вопросами.

— Комсомолец?

— Да! С 1936 года.

— А ты парень рисковый? — спрашиваю его.

— Что? — переспросил он.

А я решил ему план мой выложить и в упор говорю:

— Не трус ты?

— Я в Красной Армии служу! Понятно? — обиженно шепчет он. — В разведке говорить не полагается. Что ты ко мне пристал с расспросами? Если за старшего назначен, приказывай…

Вижу — парень обижен и раздражен, но делаю вид, что ничего не замечаю.

— Вот это правильно, — говорю ему, — ты возьмешь немного вправо. Окопайся поглубже и бей лопатой по проволоке, что есть силы, делай вид, что режешь ее. Финны по тебе огонь откроют, ты пережди, а потом снова бей. Пусть они думают, что это ты режешь проволоку. Понял?

— Понял! А ты, я вижу, со смекалкой, — шепчет он мне.

«Ну, думаю, дошло до парня, понял он мою хитрость».

— Давай, двигай, — говорит он мне.

Поползли мы по опушке до проволоки. Оставил я его чуть правее, а сам дальше пополз к самым кольям. Забрался под проволоку, взял в обе руки ножницы и стал приспосабливаться, как удобнее резать. Сообразил, что если лечь на спину и резать вытянутыми руками, то это всего безопаснее: и для финнов мишенью не будешь и проволока колючками не издерет. Только для этого надо большую физическую силу иметь, а я этим похвастаться не мог, особенно после ранения на Халхин-Голе.

Все же решился испробовать. Лег на спину, вооружился ножницами и жду сигнала.

Проволока, скованная морозом, как струна, зазвенела от сильных ударов моего помощника, и тут я начал действовать. Сразу же перекусил ножницами проволоку. Она, свертываясь клубком, как змея, заныла на все лады, оглашая скрежетом и звоном воздух. Тут же застрекотал автомат. Его поддержали пулеметы. Но финны били только в направлении, где был мой товарищ, ибо моей работы они не замечали. Как только мой помощник смолкал, стрельба прекращалась, но чуть он снова начинал бить по проволоке, они открывали огонь. Я же терпеливо продолжал резать проволоку, продвигаясь на спине все дальше и дальше, перегрызая острыми ножницами, как зубами, колючую изгородь. Наконец, сделал два прохода.

Выполнив первую часть задания, я решил пойти дальше в разведку и выявить огневые точки противника. Но раньше я решил захватить с собой бойца, который продолжал дубасить по проволоке, не зная, что я уже кончил свое дело. К тому же он каждую секунду рисковал жизнью.

В момент, когда финны прекратили огонь, я дополз до него и крепко пожал ему руку.

— Спасибо, браток! Молодец! — шепчу ему. — Если бы не ты, вовек бы эту проклятую проволоку не перегрызть. Они ее тут столько намотали, что у меня руки отнялись, пока ее резал.