Богослов, который сказал о Боге лишь одно слово - [16]

Насколько были оправданы опасения султана? История знает уже два случая, когда и вторая часть предсказания оказывалась близка к тому, чтобы сбыться. В особенности это относится ко временам генерала Скобелева, войска которого 26 января 1878 года вышли на подступы к Стамбулу (так после турецкой аннексии называют Константинополь). Они бы до него и дошли, если бы не устрашительные маневры английской эскадры в Мраморном море. Впрочем, Туманный Альбин точно не смог бы испугать героя-освободителя болгар от басурманского ига. Однако приказы Александра II генерал исполнял неукоснительно. Придворные же завистники Скобелева всячески преувеличивали мощь складывающейся против России коалиции, а также и клеветали на победоносного генерала. Скобелев, судя по его переписке, даже собирался подать в отставку за то, что ему не позволили исполнить пророчество. О возвращении Константинополя христианам помышлял и царь Николай II Святой. Он даже приказал отлить крест для знаменитого храма святой Софии, который турками превращен в мечеть. Кровавый путч 1917 покончил с этими и другими дерзновенными мечтами. Что ж, в русских сказках много чего не получается с первого и второго раза… но получается с третьего.

Итак, в основываемом им втором Риме Константину виделась третья Троя. Он даже посетил весталок и почтительно просил преподнести в дар городу Византии великую троянскую святыню – Палладий. Изображение Лады, Макоши, которая воплотилась в земную Деву Марию, а после вознеслась на небо вослед за Сыном.

Весталки отвечали согласием императору, но поставили непременным условием: Палладий должен храниться в Константинополе тайно – так точно, как он хранился в Риме. Возможно, вещие девы провидели наступление эпохи иконоборчества в царствование Капронима (прозванного столь «почтительно» именно за иконоборчество), да и дальнейший разгул в империи всевозможных предрассудков евионитского толка. И очень обоснованно опасались за сохранность наидревнейшей святыни.

Константин исполнил условие. Местонахождение тайника, где хранится изображение Лады, которое пало с неба по молитвам Дардана, в точности никому не известно. (Считается, что тайник с ним находится где-то в подземельях, а на поверхности земли место это отмечено Багряным столпом, столь великим, что перевозка его из Рима, совершенная по приказанию Константина, потребовала четырех лет.) Однако жители города хорошо знали, что древнейшее изображения Богоматери с ними и хранит их. В XI в. главную икону византийской столицы – Богородицу Одигитрию Константинопольскую – по сотворении ею множества чудес начали называть новым Палладием.

ЗАЧЕМ КОНСТАНТИН ВЕЛИКИЙ ОТПРАВИЛ АФАНАСИЯ ВЕЛИКОГО В ССЫЛКУ

Вернемся к делам Вселенского I собора. Теперь, после столь основательного экскурса в прошлое, понятно, почему на этом соборе Константину хватило одного единственного слова, чтобы разрешить сложнейшие богословские противоречия. Потому, что он был посвященным Традиции. И разумел богословие Троицы, может быть, и получше, чем знаменитые официально-христианские богословы его эпохи.

Однако современная наука не знает, что славянин Константин Великий принадлежал к древнему роду хранителей Русской Северной Традиции. Едва ли она знает многое (если вообще что-то) и о самой этой многотысячелетней Традиции, идущей от легендарных арктов, ибо широкое открытое исповедание ее благословляется учителями только в периоды смены астрологических эпох[55].

Поэтому пытливые официальные исследователи задаются вопросом: с чего это Константин, который не был обучен у кого-либо из епископов, пресвитеров или диаконов тонкостям богословия (такой учитель бы сразу возвысился и вошел в историю), – вдруг оказался столь богословски меток? Естественно, первым приходит в голову предположить: кто-либо из борцов с арианской ересью, близких к императору, – так сказать, вложил это свое продуманное слово в его уста.

Обыкновенно в этом предполагаемом добром деле подозревают святого Афанасия Великого, как наиболее деятельного и стойкого апологета Единосущности. Тем более, что большинство других вхожих к императору священников были конъюнктурщиками и сами готовы были повторять всякое слово, слетавшее с его уст.

Еще тем более, что отношения между Константином и Афанасием всегда были наилучшие. Такими не мог похвастаться даже епископ Евсевий, не пожалевший времени и труда на создание величественного жизнеописания Константина. После собора император и Афанасий, можно сказать, плечом к плечу отстаивали от озлобленных ариан принятый на нем догмат.

Но существует факт, который совершено не укладывается в схему «Афанасий придумал – Константин озвучил». И этот факт указывает на то, что император понимал вопрос о единосущности Ипостасей Троицы, может быть, глубже самого Афанасия Великого. Это факт следующий. Ровно через 10 лет после собора Константин вдруг высылает епископа Афанасия, взгляды которого не изменились нисколечко, в захолустный Трир!

Что это? Глупый каприз коронованного самодура? Однако Константин таковыми не отличался. Как было сказано выше, он был мистик на троне. То есть его решения предопределялись, прежде всего, соображениями духовными. И в этой области следует искать также и корень данного – удивительного для всех – решения.