Богинями мы были и остались - [13]

Я подняла тяжелую, гудевшую голову. Передо мной стоял мужик в рабочем комбинезоне, с киркой в руках.

— Не видишь, что ли? Раскопки тута у нас!

Я действительно стояла буквально в двух шагах от огромной ямы.

— Ограждения надо ставить, — вполне миролюбиво прозвучал мой голос.

— Да пошла ты! Учить еще будет! Смотреть надо, вот чего!

Ругаться с этим мужланом не было никакого настроения, и я молча двинулась в обход. Тут из-за угла прямо на меня выехал экскаватор, я шарахнулась в сторону, налетела на мужика, а точнее, на его кирку, взвизгнула от боли и окончательно поняла, что жизнь не удалась.

— Эй, ты, контуженая, — окликнул меня водитель, — тебя, может, подвезти?

— Спасибо, я сама как-нибудь, — пролепетала я и скорбно поинтересовалась: — Я вы тут чего? Случилось что-то?

— Авария, — коротко ответил тот.

Мужик в комбинезоне сплюнул и завел длинную речь о том, что из-за таких вот недотеп, как я, аварии и случаются, а потом приходится ночами работать, а денег не платят, и на месте правительства он бы… Дослушивать я не стала, тихонько побрела к своему подъезду, все еще ощущая боль в боку от тесного общения с рабочим инструментом этого грубияна.

Неприятности на этом не кончились. Лифт не работал, и на свой девятый этаж мне пришлось подниматься пешком. Задыхаясь, я остановилась где-то в районе шестого и присела на корточки, словно не было больше никаких дел. Впрочем, их действительно не было. Наверное, надо было съездить в «Теремок», но я-то думала, что Егор никуда не денется. Теперь вот сижу сиднем, уж и в контору поздновато, и к Лельке неохота. Домой? А что дома? А кто дома? Два года назад, когда я провернула удачную сделку и накопила наконец на отдельную квартиру, радости не было предела. А сейчас такая тоска! Может, правда, хотя бы собачку завести? Но я целыми днями в бегах, сама к вечеру похожа на псину с высунутым от усердия языком. Можно, конечно, купить попугайчика, или морскую свинку, или, на худой конец, вовсе не прихотливую черепаху. А может, проще все-таки выйти замуж за одного из маминых протеже? Стоп, Марина Викторовна, тормози. Ну почему мне было так трудно смириться с действительностью, почему? Я тоже считалась занятой дамой, этакой бизнесвумен, снующей из одной квартиры в другую, тогда почему меня так раздражала занятость Егора? Эгоистка ты, Марина, и весь сказ.

Я решительно поднялась и двинулась дальше, а когда добралась до своей площадки, оцепенела. Дело в том, что дверь в мою квартиру была приоткрыта. Неожиданно я бросила взгляд на свои руки — пальцы мелко дрожали.

— Что же это такое? — вслух спросила я и тут же грустно констатировала — шизофрения, как справедливо заметил когда-то Булгаков. Раздвоение личности, разговоры с самим собой, нарушенная координация движений. Плюс внешние раздражители в виде грабителей квартир.

Я приникла к двери и услышала чьи-то голоса. Замерев на площадке, я почувствовала, как к горлу подступает ком, но, в конце концов, мне показалось глупым оттягивать встречу с очередным несчастьем. Грабители так грабители, сейчас вместе и поплачем над скудным моим имуществом. Или все-таки милицию вызвать? Вопреки здравому смыслу, я все-таки зашла в квартиру. Везде горел свет, из кухни долетал голос моей матери. Ничего не понимая, я двинулась туда.

— А вот и Мариночка! — пропела моя родительница, вставая из-за стола.

— Привет, мам, — машинально ответила я, во все глаза пялясь на мужчину, сидевшего рядом.

Он был краснолиц и усат, а его милицейская форма внушала уважение.

— Что тут случилось? — робко поинтересовалась я.

— Старший оперативный сотрудник Зяблицын, — не вставая, строго представился мужчина, — прошу садиться.

Мы с мамой послушно сели.

— Так что произошло? — снова пискнула я.

— Зовите меня просто Михаил Михайлович, — разрешил он, снова игнорируя мой вопрос.

Краем глаза я увидела, что мама хочет что-то сказать, но не решается.

— Михаил Михайлович, меня что, ограбили?

— Ну что ты, Мариночка! — вдруг всполошилась мама.

Милиционер перебил ее, неожиданно расхохотавшись. Мы молча ждали, пока он отсмеется.

— Ой, не могу! Ой, уморила! Все, оформлять будем! — заикаясь от смеха, сказал он.

— Протокол? — уточнила я.

Зяблицын снова захохотал, да так громко, что стекла в рамах стали ходить ходуном.

— Что это с ним? — шепотом спросила я у мамы.

Она пожала плечами и опять что-то вознамерилась сообщить, но Михаил Михайлович вдруг резко поднялся, протянул большую, красную ладонь в моем направлении и сказал:

— Вы мне подходите, Марина!

Я испуганно ойкнула и повернулась к маме:

— Он меня вербует, что ли?

— Ну что ты, Мариночка! Это…

— Оформим все по-быстрому, — рубанув рукой воздух, громыхнул милиционер, — а то надоело, честное слово!

— Это… — снова начала мама.

— Как вы мне все нравитесь! — вдруг сообщил Зяблицын и полез к ней обниматься.

Я сидела окаменев, с четким ощущением, что в этом мире что-то не так. Квартиру вскрыли, но все вроде на месте, милиция явилась, но ведет себя странно.

— Ой, Мишенька, вы меня сейчас задушите! — пролепетала моя матушка, вырываясь на свободу. — Марина, это же Мишенька!

— Я помню, — медленно произнесла я.