Боги ждут жертв - [69]

– А что это за купальня? – поинтересовался юноша. – В Тикале я никогда не слышал о таких купальнях.

На-Цин горделиво поднял голову.

– Поистине несправедливость царит в мире! И Тикаль еще называют оком и центром вселенной, а там, оказывается, нет даже купальни для божеств! Вы, тикальцы, очень самоуверенны и считаете себя лучшими людьми мира. А купальни у вас нет! Отсюда и ваши несчастья, о юноша, я еще не знаю твоего имени.

Нет, око и центр вселенной – это не Тикаль, а, конечно, наш могучий Копан…

– Подожди, почтенный На-Цин! – забыв о вежливости, перебил старика Хун-Ахау. – Почему ты говоришь «Копан»? Ты ведь сказал нам, что мы оказались в царстве Киригуа?

– Да, мы живем около Киригуа, – согласился На-Цин. – Я сказал тебе правду. Но разве ты не знаешь, что правитель Киригуа давно заключил дружественный союз и поклялся в верности могучему правителю Копана, великого города, находящегося неподалеку от Киригуа? Вы плохо знаете мир, самоуверенные тикальцы! Может быть, ты вообще ничего не слышал о Копане?

Перед мысленным взором Хун-Ахау промелькнуло лицо умирающего Укана. Так, Ах-Мис и он волей случая оказались где-то недалеко от родины их друга. Надо будет отыскать его семью!

– Ты ошибаешься, почтенный На-Цин, – сказал он мягко. – Я много слышал о великом Копане, и у меня был друг родом из этого города. Не приходилось ли тебе встречать молодого купца по имени Укан? Так звали моего, увы, умершего друга.

На-Цин Отрицательно покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Копан очень велик, и знать всех в нем невозможно. Кроме того, – прибавил он немного смущенно, – я был в Копане всего три раза за всю жизнь. Не так-то часто простой земледелец может бывать там!

– Если мы будем часто ходить в столицу, у нас не останется времени для работы, – неожиданно заговорил старшин сын На-Цина. – А Копан с каждым годом требует все большего и большего! Ткани и пищу для жрецов и знати, рабочие руки для постройки храмов, для воздвижения стел, на которых каждые двадцать лет записываются важнейшие события, о которых мы сами мало что знаем. Кроме, разве что, битв, где убивают нас или убиваем мы… А сколько наших детей увезли в Копан жрецы, чтобы принести их в жертву богам. И все это должны давать мы – подвластные Копану селения…

– Замолчи! Твои неумные и дерзкие речи к добру не приведут, – заворчал старик, испуганно глядя по сторонам.

– Не бойся, отец, нас никто не слышит, а думают так, как я, многие…

– Замолчи, говорю тебе! Вы, юноши, его не слушайте! И не повторяйте его глупых слов. – Старик побледнел, руки у него дрожали, он снова со страхом огляделся: нет ли кого поблизости.

Слова сына На-Цина пришлись по душе Хун-Ахау. Но, пожалев старика и решив, что он еще успеет о многом поговорить с его сыновьями, Хун-Ахау постарался переменить тему.

– Скажи мне, мудрый На-Цин, часто ли бог грома посещает свою купальню и в каком виде он появляется?

– Когда он бывает там и часто ли – этого знать нам не дано. А появляется он там в виде цветущего юноши с нефритовым топором в руке – символом власти, – так говорит наш жрец. А почему ты спрашиваешь об этом? – вдруг насторожился На-Цин. – Ты, может быть, видел его? Нет, этого, конечно, не могло быть, наше божество не захочет явиться чужестранцу!

– Нет, почтенный На-Цин, – успокоил старика с легкой улыбкой Хун-Ахау. – Я никого не видел, да и купальни бога мы не знаем. Мы же никогда не были в этой местности!

– Это хорошо! – глубокомысленно заметил старик. – А то Иш-Кусам прибежала в селение страшно испуганная и сказала мне, что около купальни Тохиля бродят какие-то чужие люди. Я сразу собрал сыновей и отправился разыскивать дерзких нарушителей покоя нашей святыни.

Хун-Ахау отметил про себя, что девушка не призналась старику в том, что произошло около купальни в действительности. И это обрадовало его, словно между ним и Иш-Кусам протянулась какая-то объединяющая их ниточка. А как подходит этой девушке ее имя! Юноша вспомнил ее быстрые, стремительные движения. Действительно, она походила на ласточку!

К концу беседы они вступили в селение. Оно напомнило Хун-Ахау его родную деревню, и сердце мучительно сжалось. В душе каждого человека живет память о родине, тянет его в родные места, как бы хорошо ему ни было на чужбине! Простые хижины, крытые пальмовыми листьями, тропинки, протоптанные босыми ногами среди упрямой травы, казались юноше не только роднее, но и красивее тикальских дворцов и покрытых гладким цементом дорог. Между хижинами сновали маленькие молчаливые собачки – значит, голода здесь давно не было. И Хун-Ахау принял окончательное решение: просить у батаба разрешения остаться здесь, в этом тихом селении, и жить жизнью земледельца, жизнью своих предков. В том, что такое решение придется по душе и Ах-Мису, Хун-Ахау был уверен.

Батаб селения Чаламте, невысокий, тучный, задыхающийся после каждой фразы человек, встретил неожиданно появившихся у него чужеземцев спокойно и приветливо.

Хун-Ахау не хотелось испытывать на прочность эту приветливость или навлечь на себя и своего спутника неудовольствие батаба. Поэтому его повествование о прошлом мало походило на точный отчет. Юноша сообщил Кавоху (так звали батаба), что он и его брат Ах-Мис находились в числе воинов, сопровождавших большой торговый караван, отправившийся из Тикаля на побережье за солью. В горах, ночью, на них напали, караван разграбили, а его тяжело ранили. Брату удалось его спасти и выходить. Они долго скитались в горах, заблудившись. Но потом к ним неожиданно пришла удача: они нашли в русле горной речушки несколько кусков нефрита… Вот самый большой и красивый…