Боги не дремлют - [4]

Объяснившись, мы оба, не сговариваясь, посмотрели на убитых. Итальянцы лежали в живописных позах на сырой русской земле. Что с ними делать я не знал, вопросительно посмотрел на француза. Однако с ним что-то случилось, он побледнел, приставил к стволу дерева ружье и обеими руками взялся за голову. Потом его начало рвать. Я смотрел на него, не зная чем ему можно помочь. Вероятно после пережитого волнения, у него сказались последствия контузии.

Спрашивать его о чем-то было бесполезно. Он перестал реагировать на окружающее, сжимал ладонями виски, стонал от боли и опустился на корточки возле толстенной березы. Так и сидел, прислоняясь лбом к коре дерева.

Удивительно, но все это время у меня не возникали вопросы, откуда взялись эти люди. Может быть потому, что я подсознательно пытался понять, откуда взялся я сам. Француз, между тем, начал раскачиваться и стукаться лбом о дерево. Наверное, таким способом, хотел отогнать или заглушить боль. Я подумал, что должен будут сделать, если он вдруг потеряет сознание. Ситуация получится патовая, на меня одного, три трупа полных и четвертый на половину.

Не знаю, как получилось, но в какой-то момент я сам, не понимая, что и для чего делаю, протянул к французу руки и снял с него кивер. Его коротко стриженая голова оказалась совсем мокрой. Не обращая на это внимания, я принялся водить над ней ладонями. Вскоре сержант перестал раскачиваться, застыл на месте. Продолжалось все недолго, не больше трех-пяти минут. Вдруг он провел рукой по мокрому лицу, и повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза. В его взгляде были удивление и страх. Я как мог приветливо улыбнулся и вернул ему форменную шапку.

— Прошла! — воскликнул он, принимая головной убор. — Как ты смог?!

На это я мог только развести руками.

— Ты француз? — спросил сержант, продолжая руками обследовать свою выздоровевшую голову.

Я опять развел руками.

— Нет, на француза ты не похож, — рассмотрев мое лицо, решил он. — Португалец?

Чтобы он избежал перечисления всех европейских народов, я показал знаком, что все равно ничего не знаю, и напомнил об ударе по затылку. Однако он от попытки меня идентифицировать не отказался и решил хотя бы для себя:

— Скорее всего, ты поляк, из корпуса князя Понятовского. Офицер?

Я, как и прежде показал, что не знаю. И здесь он оказался верен себе, все решил сам.

— Думаю, ты никак не ниже капитана.

Мне осталось только согласно кивнуть.

— А лечить можешь только голову или и другие раны? Что, тоже не помнишь? Ну, ничего, потом проверим.

Я показал на убитых и знаком спросил, что с ними делать. Сержант сразу перестал улыбаться и посмотрел на тела с плохо скрытым презрением.

— Они хотели тебя ограбить, а меня убить, — объяснил он. — Меня, старшего по званию! И это солдаты Великой армии!

Эта мысль так его расстроила, что он опять дотронулся рукой до лба. Потом взял себя в руки и решил:

— Заберем их ружья, чтобы не достались русским, — добавил он.

В это момент я подумал, что, кажется, я и есть тот русский, которым они не должны достаться и невольно улыбнулся. Сержант улыбку не заметил, он в это время обшаривал карманы убитых. Быстро отыскал кожаные мешочки с деньгами.

— Им они все равно больше не понадобятся, — смущенно усмехнувшись, объяснил он, опуская их к себе в карман, — а мы с тобой разделим поровну.

Встретив мой недоумевающий взгляд, француз решил, что я ему не очень верю, и решил поделить деньги здесь же на месте. Меня же в тот момент деньги интересовали совсем по другой причине. Я подумал, что по монетам смогу хотя бы понять, где нахожусь. Сержант высыпал содержимое кошельков в кивер. Горка из монет получилась внушительной. В основном там оказались серебряные монеты, но было много и золотых. Он быстро сосчитал деньги и действительно поровну их разделил. Я взял мешочек со своей долей и выудил из него золотую монету. Она оказалась довольно тяжелой, явно больше десяти граммов. На ней был портрет длинноносого человека, и надпись латинскими буквами «Наполеон император», а на реверсе «Республика Франция» и дата 1806 год.

Я попытался вспомнить, кто такой Наполеон и какое отношение я могу иметь к Французской республике 1806 года. Что-то в этих словах было мне знакомо, но пока они в общее понятие не складывались и я на время оставил попытки.

— Император! — с благоговением в голосе, сказал сержант, увидев, что я надолго задержал взгляд на портрете Наполеона. — Генерал Бонапарт! Я с ним воюю с самого Аустерлица. Сколько раз видел его так же близко как тебя! — теперь, когда у него перестала болеть голова, говорил он быстро, напористо даже казалось с наслаждением очень словоохотливого человека. — Ну что, пошли? — перескочил он с темы императора на текущие дела. — А то от своих отстанем, а мне еще нужно будет успеть доложить субалтерн-офицеру о попытке бунта и дезертирства. Меня зовут сержант Жан-Пьер Ренье, 106 линейный полк, а ты? Ну, да я забыл. Знаешь что, давай мы и тебе придумаем имя, ну, чтобы не было никаких разговоров. Знаешь, кем ты будешь, — он задумался, покопался в памяти, потом уверенно предложил, — ты будешь Сигизмундом Потоцким. У меня был такой лейтенант Сигизмунд Потоцкий. Запомнишь?