Боги молчат. Записки советского военного корреспондента - [210]

«Требуется судебная экспертиза».

Узкогрудый с готовностью поднялся из-за стола и подошел к Коровину. Проговорил совсем вежливо, очень официально, даже слегка поклонился:

«Прошу вас снять штаны и представить ваше вещественное доказательство».

Бедный Коровин растерялся:

«Какое доказательство?» — спросил он озираясь. — «О чем он говорит?»

«Они приняли тебя за еврея», — сказал Марк. — «Обрезание ищут».

Коровин был не из тех, что задумываются перед тем, как в драку вступить, но тут Володя положил ему руку на плечо:

«Знаете что, исполните. Доставьте им это удовольствие».

Коровин подчинился. Узкогрудый, внимательно осмотрел нужное ему, потом повернулся к Непроходимому и своим странным, совсем официальным тоном сказал, словно они были в зале суда:

«Признаков иудейского происхождения налицо не имеется, и потому подозрение остается недоказанным».

«Насчет лица я тебе ничего не говорил», — сказал Непроходимый. — «Ты не на лицо смотрел. На лице я и сам всё увижу».

Он прошелся — на ходу покачивался, но не сильно. У него были толстые и короткие ноги. Носил он ботинки и желтые краги, но они были для его икр узкими и прикрывали только с боков и сзади, а впереди густо шнуровались кожаным шнурком.

«Вы что же, к Высокову путь держите?» — спросил он Марка. — «Этот сморчок», — кивок на Володю, — «к нему водит людей». Потом вдруг Непроходимый рассердился и заговорил громко, зло:

«Как же мы свободную Россию создадим, если друг дружке будем на каждом шагу гадить? Ведь всем же объявлено — район мой, независимость за мной немцами признана, и без моего разрешения не сметь тут шататься и людей мутить».

«Нарушение суверенных границ является преступлением, наказуемым по статье второй уложения о наказаниях автономного района. При смягчающих вину обстоятельствах, начальник района может амнистировать преступников».

Всё это скороговоркой проговорил маленький человечек, снова усевшийся за стол.

«Вот ведь чешет!» — одобрительно сказал тот, что переливал самогонку. Он покончил с этим делом и теперь закупоривал бутылки и проверял, не протекают ли они в пробках.

«Ну, хорошо, я человек не злой, можно и амнистировать», — сказал Непроходимый. — «Но нельзя же так злоупотреблять моей добротой. В районе идет экономическое строительство, развивается культурная работа, а тут приезжают всякие и срывают наше созидание. Да ведь кто срывает? Дробнин, лысая зараза! Коммунист, сукин сын. За тюремный стаж спрятался. Сам свое население накормить не может, а сюда лезет учить. Да еще Высоков. Говорит о новой России, а делу гадит».

Может быть Непроходимый и отпустил бы их с миром, но испортил Марк.

«Это всё на оперетку похоже», — сказал он от двери. — «Амнистия, автономия — военный анекдот, да и только».

Непроходимый вокруг оси обернулся, отшвырнул ногой табуретку, на которую хотел сесть, упер руки в бока и стал совсем другим человеком. Под оболочкой резонера скрывался батько-атаман, оскорбленный теперь в своих лучших чувствах.

«Ты это мне говоришь?» — крикнул он, надвигаясь на Марка. — «Я тебя спрашиваю, худая сволочь, ты это мне говоришь?»

Марк молчал, и тогда ярость Непроходимого перенеслась на Володю.

«Ты кого возишь тут, сучье племя, а? Да я вас с Дробниным на первом дереве повешу, когда поймаю». Он сообразил, что Володю уже не надо ловить, он находится тут, и повернулся к Марку с Коровиным.

«Вы оба арестованы», — сказал он. — «Поговорим с вами по-братски да так, что вы имя свое забудете».

Володя стойко сносил всю брань, но когда Непроходимый сказал, что Марк и Коровин, порученные его заботам, арестованы, юноша взорвался.

«Я не позволю», — крикнул он петушиным голосом. — «У нас имеются все немецкие пропуска, и вы не имеете права».

«За немцев прячешься, сморчок!» — свирепел Непроходимый.

«Сопротивление аресту наказуется по статье одиннадцатой, параграф шестой. Мера наказания устанавливается начальником района». Узкогрудый очень быстро бубнил свои параграфы, отмечая ими происходящее здесь.

«Я за немцев не прячусь, но не позволю», — кричал Володя, потрясая винтовкой. Его лицо пошло красными нездоровыми пятнами. — «Если вы попробуете их арестовать, я буду стрелять! Да, буду стрелять!», — решительно крикнул юноша. Непроходимый от ярости заурчал, как ударенный пёс, не спуская глаз с Володи, он взял со скамейки револьвер, расстегнул кобуру.

«Стрелять! Ты будешь стрелять!» — урчал он, вынимая револьвер.

Марк знал, что вынув револьвер, Непроходимый выстрелит, а Володя нелепо потрясал винтовкой с невзведенным курком. Марк видел — еще секунда и наступит Володин конец. Перед ним была спина Непроходимого — плоская, широкая, вдруг вспотевшая; затылок его, набрякший кровью. Ему казалось, что даже волосы на голове оскорбленного атамана поднялись жесткой щетиной. Нет, Марк не мог упустить последней секунды. Когда Непроходимый уже поднимал наган, а Володя всё еще размахивал винтовкой и не стрелял, Марк изо всей силы, всем своим телом ударил в спину Непроходимого. Тот от неожиданности выронил наган, упал на колени и это спасло его — Марк с бегу подхватил револьвер и с поворота выстрелил. Пуля пролетела над головой районного царя. Звякнула разбитая ею бутылка. Сильнее понесло самогоном. Первым ударился бежать парень с сигаретой на губе — во всё время разговора он стоял снаружи, наполовину просунувшись в окно. Как только Марк выстрелил, он вскочил на коня и погнал прочь от заимки. Следом бежал Непроходимый. Выбегая из избы, он сгибался, вжимал голову в плечи. За ним ударился и тот в рубахе на выпуск, что разливал самогон. Узкоплечий с птичьим лицом сидел за столом с таким видом, словно всё случившееся его не касается.