Боги молчат. Записки советского военного корреспондента - [207]

Он пошел вслед за своими сборщиками, отмахиваясь, как от мошкары, от ругательств, которыми его встречали и провожали люди.

При выходе с базара, они встретили Никифорова. Он шел, заложивши руки в карманы.

«Всё променяли, пусто!» — крикнул он им. — «Жалею, что дешево отдали. Но на следующем базаре мы одну треть накинем в пользу города. Воображаю, как селяки будут проклинать город».

Он сказал это так весело, словно нет ничего лучше селяцких проклятий.

«В этих проклятиях ничего хорошего нет», — сказал Марк. — «Противоречие города и деревни».

«Глупости», — решительно сказал Никифоров. — «Ничего в этих проклятиях весомого нет. Подробность русской жизни, стиль отношений. Теоретизирующие умники эту подробность в научное открытие превратили и на ней гекатомбы теоретических и практических глупостей и преступлений воздвигли».

Марк удивленно посмотрел на него. Для продавца горшков он говорил слишком умно. Даже для заводского инженера — слишком умно. Марку нечего было возразить, ему ли не знать, что все так называемые противоречия между городом и деревней — выдумка людей, смотрящих в книги, а не в жизнь.

Никифоров проводил их до городской управы, подождал, пока Володя с Коровиным запрягли коня. Куда они едут, он не спрашивал, из чего Марк заключил, что он уже имел с Кулешовым разговор и знает, куда направляется Марк с Коровиным.

«Мне почему-то кажется, что мы еще увидимся», — сказал он, прощаясь с ними. — «Как говорится, друзья встречаются вновь».

«И бьют друг другу морды», — засмеялся Коровин.

«От всего сердца желаю вам успехов», — сказал Марк. — «С кастрюлями и со всем прочим».

Никифоров очень внимательно посмотрел на него, хотел что-то спросить, но потом отодвинулся от пролетки и просто сказал:

«Спасибо. И за кастрюли, и за всё прочее».

Они ехали из города, а позади шумела базарная площадь, а позади гулко бухал церковный колокол, оставались позади школа, какие-то заезжие дворы, городская управа в изуродованном купеческом доме, ученый садовод над своим ненужным товаром — оставался живой город.

Впереди же лежала, как и город живая, земля, занятая врагом, но как бы поглотившая в себе врага и живущая своей жизнью, в своем собственном ритме.

По дороге пробегали немецкие автомобили, встречались немецкие колоны, а Марк вовсе перестал о них думать. Своей дорогой идут и дорога та, хоть и по русской земле пролегает, с русскими дорогами совсем не смыкается.

«Часа через два мы въедем в царство Непроходимого», — сказал Володя. — «Там нам нужно ухо востро держать».

«Что еще за царь? Дурак непроходимый?» — спросил Марк.

«Он вовсе не дурак», — сказал Володя. — «Он будет похуже, чем дурак. Хуже и опаснее».

XXIII. Непроходимый

Оккупации — дело жестокое, несправедливое и беспорядочное; такой, во всяком случае, была немецкая оккупация. В то время, когда Марк и Коровин направлялись к своим и Володя открыто вел их, пользуясь магическими бумагами, Смоленщина, Орловщина, Витебщина, восточная часть Белоруссии еще ничего не знали о немецком гражданском управлении, а жили под властью немецких армий, завоевавших эти территории, и, может быть, по этой причине в этих местах не было однообразия в оккупационных порядках. В пределах каждой области, а то и района, складывались свои условия, часто совсем разные. Всё зависело от немецких комендантов, а многие военные коменданты были из старых кайзеровских офицеров и имели чрезвычайно упрощенное понятие о своих обязанностях: если завоеванное население ведет себя благопристойно, исполняет повинности и не создает опасности передвижениям немецкой армии, то во всём остальном оно может жить или умирать так, как ему заблагорассудится.

Конечно, такой упрощенный подход вовсе не совпадал с планами завоеваний Гитлера, но кто сказал, что германская военщина, да еще профессиональная, да еще кайзеровской школы, разделяла планы ефрейтора Гитлера? Впоследствии вся история второй мировой войны окрасилась конфликтом между военщиной и политическим руководством Германии, стоит ли удивляться тому, что там, где была немецкая армия, далеко не всегда ощущалось присутствие Гитлера и Розенберга?

Марк и другие люди в его положении не могли знать, что немецкая оккупация — явление неупорядоченное, распадающееся на столько видов, сколько есть немецких военных комендантов, но они видели, что условия повсюду возникают разные и, в общем, такие, что известный простор для русской жизни остается. В редком городе армейской зоны оккупации не было тогда русских театров, публичных библиотек, газет пестрого содержания. При всех трудностях, выпавших на долю брошенного населения, это все-таки была жизнь.

Но в зоне армейской оккупации были и очаги уж совсем откровенной черной проказы. Они возникали чаще всего там, где над населением были поставлены немецкие коменданты нового покроя. Эти новые были воспитаны иначе. В отличие от кайзеровских стариков, они видели свое призвание в том, чтобы управлять завоеванными, создавать немецкое жизненное пространство на чужой земле.

В районе, названном Володей царством Непроходимого, — они в него приехали в тот же день — был как раз такой комендант из молодых, при нем же, для непосредственного управления русскими подданными в районном масштабе, состоял Непроходимый, именующий себя начальником района и чрезвычайным уполномоченным. Почему он чрезвычайный и чей уполномоченный было неясно, но Володя объяснил это очень просто: