Боги грядущего - [94]

Вернувшись, Сполох спросил служанку:

— Что, давно к тебе этот ходит?

Неласково так спросил, с напором. Та обиделась.

— Что я — вдова молодая, чтобы ко мне ходили? Явился вот да начал красивости говорить. Ублажал. А как не далась я ему, так в сенник поволок. Да еще грозился, что зубы выбьет: ему, Артамонову, мол, ничего за это не будет.

Сполох ничего не ответил. Но у самого от сердца отлегло. Значит, не лапанная еще девка, не порченная. И удивился, что рад этому. Казалось, ему-то какая разница? Мало у него, что ли, баб имелось, чтобы еще на невольницу зариться? А вот поди ж ты — засела у него где-то в сердце заноза, тревожила что-то, теребила.

Он поднял руку, отрешенно провел ею по густым волосам девки, взвесил на ладони тяжелые космы, погладил по плечам. Знойника неотрывно смотрела на него, чуть склонив голову и не шевелясь, словно боялась спугнуть несмелого зверя.

— Гребень бы тебе, — промолвил Сполох. — Спрошу у Костореза…

А затем притянул к себе девку и начал целовать в мягкие жадные губы, в пропахшую кислым молоком шею, в гладкие душистые щеки, в проколотые (когда только успела?) уши, а она, не отстраняясь, задышала глубоко и неровно, и обхватила его цепкими пальцами, и подалась вперед, готовая выплеснуть всю свою любовь.

Потом, много позднее, Сполох удивлялся: где были его глаза? Как же проморгал он такое чудо? Знойника же, став хозяйкой жилища, перво-наперво поселила у себя под боком сестру, сделала своей помощницей.

— Нам другие служанки не нужны, — сказала она. — И без них обойдемся.

Это было еще до похода в мертвое место. Поход же окончательно связал их нерасторжимыми узами. После стольких невзгод, вынесенных вместе, после стольких страхов Сполох уже не мог смотреть на свою рабыню как на наложницу. Она стала кем-то больше: душевным приятелем, заботливой сестрой, хлопотливой подругой. Ходил, размышлял, прикидывал так и этак — и по всему выходило, что лучшей жены ему не найти. Одно останавливало: все ж таки — бывшая рабыня, да еще и огнепоклонница. Как на то родичи посмотрят? Думал посоветоваться с мачехой, но не решился: разболтает еще раньше времени. Осторожно, намеками, чтобы не выдать себя, заговорил с девкой насчет смены веры. Та, умница, сразу все смекнула, ответила просто: «Если славим Сына, то почему бы не восславить Мать?». Сполох возликовал. Теперь можно было идти к вождю, толковать насчет свадьбы, но Сполох все еще колебался. Слишком уж необычное дело: невольницу, еретичку взять в жены. А ну как после этого Головня лишит милости?

Однажды зашел к нему Кострец — угоститься забродившим молоком; сказал, хлебая из остродонного глиняного блюдца:

— Слыхал, небось — родичи на нас зло держат из-за Рычаговских девок. Особливо бабы. Говорят, заворожили нас чужачки, ума лишили, на свою сторону тянут…

— Дрозды о летнюю пору тоже много чего болтают, — буркнул Сполох, глядя на пожелтевшие обломки ребер, привязанные с боков к нательнику Костреца.

— Так-то оно так… А все же неспокойно как-то. И бабы эти, и скотина…

— А что скотина? — насторожился Сполох.

Гость закряхтел, не зная, как сказать.

— Ты бы, Сполох, отказался от лошадей, что тебе вождь подарил. Коровы — ладно, богиня с ними, а вот лошадей отдал бы назад. А то люди негодуют, то и гляди — вспыхнут как сухой валежник.

— Да ты в своем ли уме? Мне их Головня подарил. Или хочешь с вождем меня рассорить, земле тебе в уши?

— Подарил, — согласился Кострец. — В обход собрания.

— А тебе-то что за дело? Ты не посланец ли ихний? Ежели так, поди да скажи, что шиш они от меня получат, а не скотину.

— Общину дразнишь, Сполох. С огнем играешь.

— Что мне община, когда есть вождь? Он волен и скотину раздавать, и общину вести. А собрание мне — тьфу да растереть. Сам передашь или я скажу?

— Сам, — усмехнулся Кострец.

На том разговор и закончился.

Сполоху эта беседа будто дала пинка по зад. Он понял — хватить тянуть.

Собравшись с духом, выложил Головне все, что накипело. Тот сощурился с подозрением, промолвил:

— Жениться, значит, надумал? Ну, дело хорошее. Тем паче, на Рычаговой. Новые бабы — общине приплод. Веру-то нашу она уже приняла или все в еретичках ходит?

— Согласна принять.

— Согласна, значит. Добро. Проведу я над ней обряд.

Помощник и не догадывался, что вождя это известие обрадовало не меньше него. Шутка ли! Внучка Отца, плоть от плоти злейших врагов, склонилась перед верховной богиней. Какой удар по маловерам!

Но провести обряд Головня не успел. Сбежала Искра, а потом восстала община.

И вот теперь Сполох и Знойника прятались в сосновой роще от разбушевавшейся толпы, и молили богиню избавить их от ярости огнепоклонников.

Холм, на котором располагалось становище, почти вплотную придвигался к роще, возносясь к небу мшистым косогором. Наверху, чуть не над головами беглецов, гремели раскатистые крики, а позади, где роща полого сползала к берегу, отторочившись ивовыми зарослями и чахлым березняком, в беззвучной торжественности несла свои воды Великая река.

Сполох и Знойника были не единственными, кто нашел здесь спасение. Из становища то и дело прибегали несчастные Рычаговы: скатившись по косогору, ополоумевшие от ужаса, они бросались в кусты голубики, чтобы кинуться в воду. Сполох кричал им: