Богдан Хмельницкий - [19]

Слуга поспешно ушел вслед за татарином, покачивая головой и удивляясь про себя, к чему это господину понадобился этот пленник; ему не назначили никакого дела, а еще велели за ним присматривать. Он взял татарина на кухню и шепотом передал свои соображения остальной прислуге. Они решили, что это, должно быть, знатный мурза; пан, видно, думает получить хороший выкуп, и стали смотреть на пленника с некоторым уважением. Он, по-видимому, был совершенно спокоен и не думал бежать, исправно ел все, что ему подавали, и даже не отказался от горилки и от браги.

Пан подстароста весь день был в отличном расположении духа, а когда пришел под вечер Комаровский и заявил, что у него более пятисот человек, которых можно поднять тотчас же, он совсем повеселел, велел подать бутылку старого венгерского и на радостях распил ее с зятем. Одно только его беспокоило: зять сознался, что разболтал о наезде.

– Экий ты, брат, пустомеля! – укорял его Чаплинский, – теперь эта птица наверно уйдет от нас. Впрочем, это ничего, – прибавил он, – если он уйдет, то без хозяина легче будет овладеть хутором. Смотри, разузнай завтра поточнее, где Богдан.

Комаровский ушел, а Чаплинский нетерпеливо ходил по комнате, ожидая, чтобы стемнело. Наконец зажгли огни, и густая тьма южной ночи как-то сразу спустилась на усадьбу. Чаплинский велел приготовить лучшего коня из татарского табуна, захваченного в одном из набегов, и другого похуже. Потом он велел привести Катрю. Девушка несколько суток просидела взаперти, ничего не зная об ожидавшей ее участи. Она как-то осунулась, глаза беспокойно перебегали с одного предмета на другой, волосы беспорядочными прядями падали на плечи. Но все-таки во всех ее движениях сквозила решимость и виднелось гордое непреклонное упорство. Чаплинский холодно, почти презрительно посмотрел на нее и сказал:

– В последний раз я с тобою говорю, хочешь ли ты или нет меня слушаться? Отступись от своего казака. Замани его сюда, а здесь я с ним сам расправлюсь.

Девушка только сверкнула на него очами и в этом взоре он увидел всю ненависть ее к нему. Он невольно смутился и опустил глаза, но потом тотчас же оправился и резко проговорил:

– Хочешь или нет?

– Что ты пытаешь меня? – с горечью проговорила девушка. – Убей, казни, я смерти не боюсь, а любимого человека в руки твои не предам.

– Казнить тебя? – насмешливо повторил Чаплинский. – Ну, нет, это слишком много было бы для тебя чести. А ты знай, что, если не послушаешь меня, то я тебя отдам в татарскую неволю, и не после, не когда-нибудь, а теперь, сию минуту! – грозно прокричал он и, хлопнув в ладоши, приказал вошедшему слуге:

– Позвать сюда татарина!

Катря вздрогнула и широко открыла глаза.

– Пан Чаплинский шутит? – проговорила она, стараясь преодолеть смущение. – Он не может меня, вольную шляхтянку, отдать в рабство. На это есть законы, права.

– Законы, права? – со смехом повторил подстароста. – Я не так глуп, чтобы дать тебе возможность пользоваться этими правами. Сегодня же ты вместе со своей мамкою очутишься в руках татарина, которого я отпускаю на волю. А там в степи ищи прав и законов в татарском ауле.

В эту минуту вошел Ахмет.

– Смотри, Ахмет, вот твоя будущая пленница. Хороша ли?

– Хорош, урус, ой, хорош! Большой деньга дадут, – проговорил татарин. При виде татарина, его зверского, дерзкого лица, Катря не выдержала, силы ее оставили, и она, как сноп, упала на пол.

– Теперь, Ахмет, – по-татарски сказал Чаплинский, – забирай обеих пленниц, другую, старуху, тебе выведут, приторочь их покрепче, коней я тебе даю, и удирай подальше, чтобы о тебе не слуху, ни духу не было. Татарин схватил полумертвую Катрю и вышел на крыльцо, где уже стояло двое коней и два хлопа держали вырывавшуюся из их рук Олешку. Ахмет, не торопясь, с полным знанием дела, вытащил из-за пояса длинную веревку, разрезал ее надвое, связал сначала бесчувственную Катрю и перебросил ее к себе на седло. Затем принялся за старуху, которая всячески бранила его по-татарски и вопила на целый дом. Ахмет вынул из-за пазухи пестрый платок, хладнокровно свернул его, заткнул старухе рот, связал ей руки и приторочил ее к седлу другой лошади. Потом быстрым привычным вскочил в седло, поправился, взял повода обоих коней, выехал за ворота, гикнул и помчался по дороге в лес.

7. НАЕЗД

Глянь обернися, стань задивися который маешь много

Же ровний будешь тому в которого не маешь ничого

Бо той справует, шчо всiм керует; сам Бог милостиве

Всi наши справи на своей шалi важить справедливе.

На другой день в большой столовой Суботовского хутора сидели Марина, а напротив нее, за кружкою меда, ксендз Хотинский. Он был иезуит в полном смысле слова: худощавый, с желтым морщинистым лицом, с беспокойно бегавшими хитрыми глазками, с двумя резко обозначившимися складками у рта, придававшими ему хищный вид, с кошачьими манерами и вкрадчивым голосом. Он считался давнишним другом Чаплинского и помогал ему во многих его делах. Новое поручение его патрона казалось ему труднее всякого другого. Это была уже не первая попытка и Хотинский знал, что имеет дело с ловкой изворотливой шляхтянкой, католичкою только по названию, постоянно жившей между православными и свыкшеюся с вольным казацким духом.