Богатая и сильная - [21]

Гроб утопал в огромных букетах, связках, гирляндах гибискуса, олеандра, жасмина, роз, орхидей, лилий, жимолости.

Когда Хелен переступила порог, все запели любимый гимн Ричарда Темпеста: «Возблагодарим Господа нашего». Церковная служба длилась недолго, это была простая, но прекрасная благодарность за жизнь. Зазвучало пение; свечи горели ровным пламенем; те, кому не хватило места на скамьях, стояли в проходах между рядами и у стен; алтарь сиял золотом, краски переливались радугой.

Несколько островитян благоговейно вынесли гроб и поставили его на тележку, в которую вместо волов были впряжены несколько сильных юношей. Шествие вновь тронулось — в центре гроб, за которым шла Хелен и члены семьи, — спустилось ниже по извилистой дороге к старому кладбищу, и там вновь зазвучали молитвы, зазвучали прекрасные слова Библии короля Якова. И снова пение.

Последняя часть церемонии заставила тысячи зрителей вздрогнуть и уронить слезу. Когда все слова уже были произнесены, Хелен Темпест выступила вперед и встала в изножии гроба, развернув плечи, с поднятой головой, спокойным лицом (благодаря пригоршне валиума), а люди острова медленно проходили мимо нее и мимо гроба, почтительно поклонившись, прежде чем возложить к гробу, с которого уже убрали флаг, цветы.

Зрелище было необыкновенное. Стояла полная тишина. Под конец Хелен почти скрылась за выросшей у ее ног горой ярких, благоухающих тропических цветов.

Когда шествие готовилось отправиться в обратный путь, Матти не выдержала. С ужасным, полным отчаяния стоном она вырвалась из рук поддерживавших ее Дейвида и Дана и рухнула на кучу цветов, пытаясь продраться сквозь них к гробу, выкрикивая имя Ричарда, страшно, истерически рыдая и умоляя его не оставлять ее. Все репортеры направили на нее объективы камер.

Но когда Дейвид и Дан, после минутной растерянности, бросились, чтобы поднять и увести Матти, толпа оградила их, окружив кольцом, а когда народ расступился, ее уже не было видно.

И снова процессия в свете факелов вилась по холму, теперь уже по направлению к дому. Хелен поднялась по ступенькам, на верхней остановилась и обернулась, семья и плакальщицы окружали ее. В воздухе разносилось пение. Затем, как будто гигантская рука накрыла факелы — они погасли, осталась лишь темнота и свет звезд. Похороны Ричарда Темпеста закончились.

Глава 3

Спускаясь по лестнице, Касс услышала музыку.

Громкую, с четким ритмом. Она вздрогнула. Голова у нее гудела, в горле саднило. Слишком много сигарет, слишком много выпивки и беспрерывных разговоров — жаль было упустить собравшийся на похоронах народ.

Под одной крышей собрались сливки Организации; все были взволнованы, потрясены смертью Ричарда Темпеста и его фантастическими похоронами. Касс переходила от группы к группе, выслушивала мнения, кидала реплики, помогала вернуться к реальности.

По настоянию Касс Хелен устроила великолепный прощальный ужин, и, потрясенные похоронами, островом, необыкновенным домом, гости дозрели как раз настолько, чтобы упасть в заботливо подставленную Касс корзинку. Она легла спать в четыре утра, смертельно усталая, но довольная. Встала рано, чтобы присутствовать при отлете самолетов Организации после завтрака.

Затем снова легла. Десятиминутный холодный душ в какой-то мере вернул ее к жизни, равно как и сообщение Харви о том, что он собирается обнародовать завещание Ричарда вечером, после ужина. Несомненно, подумала она, осторожно спускаясь по ступенькам, по этому поводу и музыка.

Так и оказалось. В дальнем конце Синей гостиной (она так называлась, на самом же деле в ней не было ничего синего) — где надо всем царил портрет Сирины Темпест в светло-голубом атласе кисти Гейнсборо — ковер был закатан, и на натертом паркете лихо отплясывали Марджери и Дан. Марджери нарядилась ради торжественного случая. Туго, как повязка, облегающее платье цвета свежей крови. Тысячи вручную нашитых блесток-переливались, словно змеиная кожа, в разрезе лифа от шеи до талии дразняще проглядывала налитая силиконом грудь, а разрез юбки до бедер обнажал ее длинные голые загорелые ноги, обутые в босоножки из полосок алого атласа на высоченном тонком каблуке.

Марджери предвкушала свое грядущее богатство, ее переполняло ликование, чему немало способствовали несколько выпитых бокалов мартини и «Акапулько Голд». Дан, у которого из прически не выбилось ни волоска, выглядел безупречно. На нем был черный (единственный цвет, достойный джентльмена) смокинг. Дан вторил каждому движению Марджери. В другое время Касс с удовольствием понаблюдала бы за ними, оба были превосходными танцорами. Но не сегодня. Их веселье казалось кощунственным. Видит Бог, в Мальборо не существовало запретов, но Ричарда похоронили всего два дня назад!

Она, тяжело ступая, прошла к шкафчику в стиле буль, богато украшенному инкрустацией, в который была встроена стереосистема, и резким движением убавила звук.

— Эй… ты соображаешь, что делаешь? — сердито обернулась Марджери.

— Нам всем известно, что ты Блудница в пурпуре, — ответила Касс холодно, — но тебе не кажется, что это слишком?

— Всего лишь небольшое торжество, — примирительно протянул Дан.