Богатая белая стерва - [41]

Как и ожидалось, номер пах дешевыми моющими средствами, пылью и мышами. Наличествовали две кровати. Клара сказала, что ей нужно в душ. Джульен и его дама не стали терять времени. Я включил телевизор и внезапно мне стало плохо. Мне едва хватило времени, чтобы распахнуть фанерную дверь наружу. Рука Джульена поймала меня, придержав поперек груди — как раз в тот момент, когда я собрался упасть мордой в собственную блевотину. После этого я выключился.

Последовали несколько очень увлекательных видений, а затем было ощущение холодной, свежей родниковой воды на лбу и щеках. Я открыл глаза. Джульен склонился надо мной, говоря нервно — Вставайте, узники старваций… Вставайте, пленники труда…

Я посмотрел вверх и увидел бутылку с холодной свежей родниковой водой надо мной.

От дам не осталось следа. Я помылся, чувствуя себя несчастным. Голова кружилась. Начинался рассвет. Сделав умственное усилие, я спросил, что сталось с девочками. Джульен объяснил что-то насчет взятия такси после того, как одна из девочек вспомнила, что дома плачут дети.

Я говорю — Я серьезно спрашиваю.

Он говорит — Почувствуешь ли ты себя счастливым если я скажу тебе, что я перерезал им обеим горло и закопал их под Пуласки Скайуэй в двух милях отсюда?

Я говорю — Нет.

Он говорит — Тогда я не буду тебе этого говорить.

Он схватил свой пиджак и кинул мне мой.

На пути к тоннелю я спросил, Слушай, Джульен, а зачем ты начал писать стихи?

Некоторое время он молчал. В конце концов он объяснил мне все. Он сказал, что он не очень уверен, но основная идея была и есть — оставить след. Он пытался получить диплом по физике, именно в этой связи. Он рассчитывал взорвать планету, как только он откроет нужное для такой акции средство. Но вскоре он сообразил, что уничтожение планеты оставит след, который никто не увидит, и которым никто не сможет полюбоваться, за исключением Создателя, которому такие вещи, судя по всему, не по вкусу. Поэтому он решил, что сделает что-нибудь хорошее для всех этих сволочей, называющих себя человечеством, чтобы, типа, добавить им в жизнь света… украсить их бессмысленное существование хорошим страстным стихом.

V.

Он высадил меня возле Вашингтон Сквера в восемь утра. Домой идти не хотелось. Я прошелся по скверу — это обычно улучшает мне настроение — посмотрел на шахматистов в юго-западном углу, где неприглядного вида расхлюстанные мастера завлекали дураков-туристов сыграть партию на деньги, поговорил со знакомым продавцом наркотиков, прошел дважды под Триумфальной Аркой, посидел на скамейке и понаблюдал за голубями, как некогда раздраженный престарелый Николай Тесла. День обещал быть солнечным и мягким. Благородная архитектура по периметру сквера меня успокоила. Студенты и профессура из университета напротив сновали туда-сюда, некоторые из них покупали у моего продавца марихуану. Какой-то автор голливудских сценариев посидел на моей скамейке минут десять, истерично быстро проверяя сценарий, внося коррективы и оглядываясь через плечо. В кино я не часто хожу, но, бросая время от времени незаметный взгляд на его страницы, я нашел, что сценарий его не блещет убийственной оригинальностью. Не люблю конформистов. Коп, которого я знал с детства, прошел мимо, и мы поздоровались вежливо. Нищий попросил у меня мелочь. У меня ничего с собой не было. Мой отец остановился у моей скамейки, сказав, что идет в любимое кафе на Шестой Авеню. Толстая но оптимистично настроенная дама в несочетающейся одежде — профессор Общественных Наук на пенсии — прошла мимо, ведя на старомодном поводке бесполезную маленькую мохнатую собаку. Показались первые туристы, в основном японцы.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. АВИ ФИНКЕЛСТАЙН ПРОТИВ МИРА

I.

Роберт Кинг, намеревавшийся в скором времени стать Специальным Агентом, Управляющим Многими, был долговязый сорокалетний мужчина с буйной смесью африканских и кавказоидных черт, внимательными глазами, длинными пальцами и умением при любых обстоятельствах сохранять серьезное выражение лица. Он создавал специальные группы, имел свой кабинет с письменным столом, и раз от разу выходил в люди, притворяясь обычным полевым агентом. Многие считали нью-йоркский офис самым противным назначением, но не Кинг. Роберт Кинг действительно любил этот город.

Он был хорошо образован, любил Шуманна и Доницетти, содержал в максимально приличном виде холостяцкую квартиру на Верхнем Вест Сайде, и предпочитал утонченную кухню той простой еде, которую так любят полевые агенты, считая, что их жизнь и так достаточно сложна, без дополнительных «снобистских глупостей». Роберт Кинг носил обычный деловой костюм на работу, но в быту любил одежду более элегантного покроя. Также, он был, по мнению его подчиненных, ужасный зануда, поскольку настаивал на безупречном учете деталей.

— Да, Билл, — сказал он светловолосому молодцеватому агенту, стоящему перед ним и смотрящему уныло на окно кабинета. — Я понимаю, ты тяжело работал последнее время. Однако я ведь специально тебя попросил найти мне опытного человека с мозгами, а ты мне тут рекомендуешь какого-то свихнувшегося почтальона.

— Он не почтальон, — сказал Билл несчастным голосом.