Богач, бедняк - [14]

И вот сегодня, поздно вечером, в этом уснувшем госпитальном корпусе Гретхен впервые говорила о сексе с посторонним мужчиной, чего она никогда прежде себе не позволяла ни с одним человеком. Ее насильно, против ее воли, превращали в свидетели полового акта, пусть даже призрачного, но все равно полового акта, который она всегда стремилась вытеснить из своего сознания. Адам и Ева в раю. Два сплетенных человеческих тела: белое и черное. Она не хотела думать об этом, но ничего не могла с собою поделать. Но в откровенности этого парня был заложен определенный тайный смысл, определенная цель, ее никак нельзя было принять за ностальгические, навеянные ночью воспоминания солдата, вернувшегося с войны. Нет, в этом мелодичном, плавном шепоте была скрыта какая-то цель. Она догадывалась, что такой целью является она, Гретхен, но она гнала от себя эту мысль.

— После ранения я написал ей письмо, — продолжал Арнольд. — Но ответа не получил. Может, вернулся муж. И вот с тех пор я не был близок ни с одной женщиной. Я ведь был ранен в самом начале войны и с тех пор лежу в госпитале. Впервые я вышел из него погулять в прошлую субботу. Нам с Биллом дали увольнительную на весь день… — (Билл был его приятелем, вторым чернокожим американцем в их палате.) — Но что делать двум цветным парням в этой долине? Это вам не Корнуолл, можете мне поверить. Подумать только, направить меня в единственный, наверное, в Соединенных Штатах госпиталь, расположенный в городке, в котором нет ни одного цветного! Мы выпили по паре кружек пива на рынке, проехали на автобусе до речной пристани — нам сказали, что в верхней части городка живет негритянская семья. Но там никакой семьи не оказалось, кроме старика негра из Южной Каролины, который живет один в доме у самой реки, а вся его семья давно оттуда уехала, и, скорее всего, он давно позабыл об их существовании. Мы угостили его пивом, наговорили всякой чуши о наших великих подвигах на войне, как мы там храбро сражались, и пообещали приехать на рыбалку, когда получим увольнительную.

— Скоро вас выпишут из госпиталя, вы вернетесь домой и обязательно встретите красивую девушку и снова будете счастливы, как тогда, в Корнуолле. Я уверена в этом, — сказала Гретхен, посмотрев на часы. Она вдруг почувствовала, что говорит фальшиво, неискренне, каким-то чужим голосом, и ей стало стыдно. Но ей надо как можно скорее уходить отсюда.

— Уже очень поздно, Арнольд. Я с удовольствием поболтала с вами, но мне пора… — Она хотела встать, но он крепко сжал ее руку.

— Еще совсем не поздно, мисс Джордах, — сказал Арнольд. — Если быть откровенным, я давно ждал подходящего случая, чтобы поговорить с вами наедине.

— Арнольд, я опаздываю на автобус. Я…

— Мы с Биллом часто говорим о вас. — Арнольд не выпускал ее руки. — И мы решили, в следующую субботу, когда пойдем в увольнительную, пригласить вас погулять вместе с нами и немного развлечься.

— Вы с вашим другом очень любезны, — сухо сказала Гретхен. И этот тон ей давался с трудом. — Но по субботам обычно я ужасно занята.

— Мы, конечно, понимаем, что в этом городе девушке неприлично показываться в компании двух чернокожих, — продолжал Арнольд своим ровным тоном, в котором не было ни угрозы, ни злости, — люди здесь к этому не привыкли, к тому же мы простые солдаты…

— Все это не имеет никакого отношения…

— Садитесь на рейс двенадцать тридцать на автобус, следующий до пристани, — продолжал Арнольд, словно и не заметил ее протестов. — Мы приедем туда раньше, дадим старику пять долларов, пусть купит себе бутылку и сходит в кино. Мы привезем что-нибудь вкусненького и приготовим обед для нас троих. С трамвайной остановки повернете налево, пройдете прямо по дороге четверть мили, к самой реке, и увидите дом старика — он один стоит на берегу. Там нет ни души. Никто нам не помешает. Мы прекрасно проведем время.

— Я спешу домой, Арнольд, — громко сказала Гретхен. Она знала, что не закричит, не позовет на помощь, это сделать ей не позволит стыд, но она должна убедить его, что закричит, что способна позвать на помощь.

— Вкусная еда, пара стаканчиков легкого вина, — улыбаясь, продолжал нашептывать Арнольд, не выпуская ее руки. — Мы ведь так давно не были дома, мисс Джордах, не забывайте…

— Я сейчас закричу, — с трудом проговорила Гретхен. Как он себе такое позволяет? Такой вежливый, такой дружелюбный, и вдруг… Она презирала себя за неумение разбираться в людях.

— Мы такого высокого мнения о вас, мисс Джордах, — Билл и я. С того самого дня, когда я впервые вас увидел, я больше ни о ком другом и не могу думать. Билл говорит, что испытывает точно такие же чувства…

— По-моему, вы оба сошли с ума. Я доложу обо всем полковнику. — Гретхен хотела освободить руку, но не смогла. К тому же, если кто-нибудь сейчас случайно заглянет в зал и увидит ее сидящую на столе с Арнольдом, придется давать объяснения, и это объяснение будет не из приятных.

— Так вот, — так же невозмутимо продолжал Арнольд. — Мы с Биллом очень высокого мнения о вас, и мы готовы заплатить вам за этот день. За время службы у нас накопились деньги, и у меня, и у Билла, к тому же мне постоянно везло в игре в кости. Слушайте меня внимательно, мисс Джордах. У нас на двоих — восемьсот долларов, и мы готовы их вам заплатить. Всего за один денек, проведенный вместе с нами в доме на берегу реки… — Он отпустил ее руку и соскочил со стола, удачно приземлившись на здоровую ногу. Он прихрамывая пошел к двери, и его крупная фигура казалась такой неуклюжей в этом темном, с развевающимися полами бордовом халате. — Не нужно сейчас говорить ни «да», ни «нет», мисс Джордах, — с прежней вежливостью сказал он. — Подумайте хорошенько. До субботы еще два дня. Мы будем на пристани с одиннадцати утра. Приезжайте в любое время, как только освободитесь от домашних дел. Мы будем ждать. — Прихрамывая, он дошел до двери, стараясь идти прямо, не придерживаясь за стену, и вышел из зала.