Бог войны - [52]

Блэкстоун ощутил аромат благовонных масел, исходящий от ее волос.

– И… – продолжала она, кладя ладонь на его руку, – ради вашей безопасности.

Томас беспокойно глянул мимо нее, всей душой уповая, что больше никому не вздумается побродить, покинув пост, и застать их.

– Я солдат. И должен печься о брате. Я не смог бы остаться, кабы даже ваша госпожа дозволила сие.

Христиана кивнула. Она и сама это знала.

– Увижу ли я вас снова, Томас Блэкстоун?

– А вы хотели бы? – спросил он, чувствуя обжигающий щеки румянец.

Она улыбнулась, согрев его своей нежностью.

– Да. Я обязана вам жизнью. И вы единственный, кому достало участия, чтобы спасти ее.

Голоса в большой зале снова возвысились. Христиана бросила тревожный взгляд через плечо.

– Надо идти. – Она схватила его за большую, загрубевшую от трудов руку, до сих пор сжимавшую вышитый лоскуток. – Думайте обо мне.

Они даже не притронулись друг к другу, не считая прикосновения ее ладони к его руке, и больше всего на свете ему хотелось прижать ее к груди. Но он этого не сделал. Слишком поздно. Она уже отступила прочь.

Где-то по коридорам шли люди. Она на миг замешкалась, прежде чем направиться в большую залу, а затем оглянулась на него через плечо.

– Я буду молиться о вашем благополучном возвращении, – и удалилась.

Раскатился голос Элфреда, распекавшего одного из подчиненных. Блэкстоун свернул в один из неохраняемых проходов, чтобы оказаться подальше от залы и ходящих караулом латников. Потребовалась пара минут, чтобы в голове у него прояснилось. Холод замка сочился в его руку, опиравшуюся о каменную стену. Использованный здесь бутовый камень был поглаже; каменщик проявил больше тщания, укладывая известковый раствор вровень с контурами камней. Блэкстоун провел ладонью по шкуре замка. Этот камень был получше. Его делал больше века назад человек, гордившийся трудами своих рук. Быть может, тесаный опорный камень явит взору его клеймо или инициалы. Томас проследил взглядом линию шва и заметил в его сухих изгибах выщербину. Кто-то наткнулся на стену. Чтобы прорезать поверхность, надо было облачиться в доспехи. Зарубка осталась на высоте плеча, и тусклая помарка была совсем свежей. Блэкстоун поглядел на пол. Цвет крови гранитные плиты скрыли, но замаскировать ее глянцевитый блеск не могли.

Сердце у Томаса загрохотало. Лук в этом проходе не натянешь. Закинув его за спину, он достал из ножен длинный нож лучника. И, медленно ступая, аккуратно опуская ступни на холодный пол, подкрался к поблескивающим на свету кровавым пятнам. Они вели в боковой покой. Вход в него загораживали тяжелые вышитые завесы, свисающие с шеста. Блэкстоун затаил дыхание, чутко ловя любой звук, выдающий непосредственную угрозу. Стоя у места, где завесы смыкались, он извлек стрелу и медленно ввел ее между гардинами. Отвел одну в сторону и тут же сделал полшага назад, стиснув рукоятку ножа в готовности отразить любое нападение.

И увидел отрока – наверно, лет девяти-десяти, не старше, сидевшего на полу спиной к стене покоя. Ребенок взмок, волосы прилипли ко лбу, его штаны и накидка с гербом рыцаря, оборонявшего брод – Годемара дю Фе, – были измараны в крови и грязи. От страха дыхание мальчика было порывистым, и кинжал, который он держал в вытянутой руке, нацелив на Томаса, явственно трясся. Ребенок защищал простоволосого рыцаря, лежавшего рядом. Ему крепко досталось, и он балансировал на грани беспамятства. Его наплечник был пробит стрелой, раздробившей кости, причиняя мучительную боль. Рана в боку сочилась темной кровью под нагрудником. Блэкстоун понял, что, должно быть, пробита печень. Воин, по виду чуть за двадцать, состоял на службе у дю Фе, а отважный трепещущий отрок, наверное, его паж. Очевидно, эти люди, уцелевшие в бою, искали убежища у графини. И если Готфрид или его люди их увидят, обоим конец. В выкупе за раненого рыцаря д’Аркур не нуждается.

Томас быстро оглянулся. Один из латников прошел в конце коридора. Мгновение поколебавшись, Блэкстоун ступил в покой, закрыв за собой вышитые завесы. Мальчишка заскулил, слезы хлынули у него из глаз, а нож затрясся еще сильнее. Рыцарь что-то прошептал, устремив взор на английского лучника, подступающего к нему с мясницким ножом в руке. Томас остановился. Если мальчишка бросится на него, то может ненароком нанести удачный удар. Лежащий снова зашептал, и на сей раз Блэкстоун понял.

– Пощадите мальчика, – проговорил раненый.

Подняв руку, Блэкстоун мягко обратился к перепуганному пажу.

– Я взгляну на рану твоего господина, – негромко произнес он, боясь быть услышанным в коридоре. А затем, повернувшись к раненому, добавил: – Я не причиню вреда ни одному из вас. Даю вам слово.

Повернувшись к мальцу, приложил палец к губам, а затем вложил нож в ножны. И, безоружный, опустился на одно колено в трех футах от парнишки. Блэкстоун поглядел ему в глаза, а потом склонился, давая шанс напасть. Кинжал был в каких-то дюймах от его лица.

Французский рыцарь выдохнул команду, и отрок неохотно опустил остроконечный клинок. Снять нагрудник раненого Блэкстоун не решился из опасения, что тот вскрикнет, но рана продолжала кровоточить. Со стрелой, белое оперение которой теперь облепила темная липкая масса, он ничего поделать не мог. Очевидно, паж пытался остановить кровь из раны на животе, потому что из-под края доспехов торчал кусок тонкой материи – вроде тонкого полотна, пристойного одеждам графини. Должно быть, этот раненый рыцарь на считаные минуты опередил д’Аркура и его свиту.