Бог войны - [12]

– Истинно, спас, но то дело другое; там люди сражались друг за друга.

– Тогда вы здесь ради этого. Чтобы сражаться за своего короля.

Блэкстоун затронул честь сэра Гилберта. Рыцарь предпочел его проигнорировать.

– Поспите. Мы поднимаемся на борт с рассветом.

И повернул прочь, оставив Томаса озирающим армию. Гомон пятнадцати тысяч голосов уносился к небесам, как жужжание пчел, роящихся летним днем. Он вдруг осознал, как напуган. Как только они высадятся во Франции, убийство станет повседневным делом. Горло стиснула тоска по дому.

– Дорогой Боже, помоги мне быть отважным и прости меня за то, что втянул в это Ричарда. Мне надо было оставить его дома – на муку, но в безопасности, – прошептал он, обратив взор к клубящимся облакам.

И перекрестился, жалея, что нет часовни, чтобы помолиться еще.

«Когда говоришь с Богом, часовня не нужна», – однажды сказал ему отец, но Блэкстоун жаждал оказаться в святилище и царящем там безмолвии, вдали от сутолоки тел, от смрада дерьма и вздымающейся волны насилия, которая скоро его захлестнет.

* * *

Ветер неустанно шелестел и завывал в снастях, заглушая мучительные стоны людей. Бочкообразные корабли английского флота не могли идти в крутой бейдевинд, и крепнущий зюйд-вест с Атлантики продержал их в бурном проливе Те-Солент почти две недели. Люди, стесненные среди перекатывающихся бочонков, продали бы душу хоть богу, хоть дьяволу, только бы избавиться от качки, но пытка все тянулась. Блевотина плескалась по палубам, стекая в трюмы, накатывалась, как сточная жижа, на ноги людей, слишком больных, чтобы двигаться, слишком истерзанных, чтобы придавать этому значение.

Мука мученическая пировала вовсю.

Блэкстоун был едва в состоянии поднять голову, чтобы проблеваться. Все содержимое его желудка давным-давно отправилось кормить рыб. Немощь не затронула лишь одного человека, ходившего среди остальных, относившего их к борту, чтобы их стошнило кровью и желчью, и державшего на ветру, орошавшем их лица брызгами, помогая сдержать следующий позыв на рвоту, выворачивающий кишки. Блэкстоун, такой же беспомощный, как остальные, и слабый, как дитя, видел, как брат, мычащий глухонемой, мало-помалу завоевывает товарищество окружающих.

А затем ветер переменился. Флот последовал за флагманским кораблем короля «Георгий» прочь от берега в Ла-Манш. Томас стоял у фальшборта на ногах, уже привычных к бортовой и килевой качке, с волосами, задубеневшими от соли, как кольчуга. Развернутые корабельные знамена развевались на ветру цветными хвостами. Волнующее зрелище – король-воитель, ведущий свою армию на войну. Сэр Гилберт сплюнул за борт. Он улыбался, глядя в небо и любуясь знаменами. Потом повернулся к Блэкстоуну.

– Мы не пойдем в Гасконь, юнец! Это я тебе говорю! – Лицо его сияло свирепой радостью. – А я-то гадал, почему это Готфрида д’Аркура произвели в маршалы армии.

– Не разумею, сэр Гилберт.

– Тебе платят не за это. Готфрид – нормандский барон, не питающий любви к королю Филиппу. Наш благородный присяжник дает королю Филиппу пощечину. Мы идем в Нормандию.

На следующий день, двенадцатого июля, громадный флот заполонил горизонт, когда головные корабли свернули в залив Сен-Ва-ла-Уг, и малая осадка позволила им сесть на мель почти у самого берега. Сэр Гилберт держал своих людей наготове и теперь вместе с Блэкстоуном у локтя и Ричардом на шаг позади с плеском побрел к берегу во главе десанта. Авангард, состоящий из лучников и безлошадных латников, разразился оглушительным ревом. Томас услышал, что орет вместе с остальными, понукая себя вперед. Вдоль всей береговой черты Блэкстоун видел, должно быть, тысячу лучников, топающих по покрытому рябью мокрому песку к стопятидесятифутовому откосу. Но град вражеских стрел не обрушился им на головы. Он ощутил, как ноги его снова крепнут, а легкие наполняются энергией. Все было таким кристально четким, таким ярким. Каждый корабль был выгравирован на море, и сюрко каждого, даже самое выцветшее, казалось мазком броского цвета. Томас, расплывшись в улыбке от чистой радости всего этого, повернул голову и увидела брата, без малейших усилий вышагивающего на шаг позади. Вскарабкавшись на откос, они увидели с дюжину удирающих что есть духу новобранцев – рыбаков или горожан, Блэкстоун не знал, кто они такие, – но через считаные мгновения в воздухе зашелестела смерть. Не успел Томас даже углядеть в них угрозу, как лучники-ветераны уже натянули тетивы и дали залп.

– Блэкстоун! Там и там! – крикнул сэр Гилберт, указывая места на вершине скалы. – Если смахивает на угрозу, убей.

И отдал ту же команду еще полусотне человек, размещая их на оборонительных позициях.

Николас Брей, командир роты лучников, харкнул в Томаса проклятьем. Крутой подъем дался легким сорокапятилетнего сотника нелегкой ценой.

– Говнюк! Любезная Матерь Божья, Блэкстоун, кто здесь идиот? Ты или осел? Сэр Гилберт тебе череп проломит!

Томасу потребовалась секунда, чтобы сообразить, что не дело таращиться на залив – враг-то у него за спиной. Кровь бросилась ему в лицо, но больше никто его промашки не заметил.

– Оставайся здесь, доколь не будет велено. Двинемся в глубь суши уж скоро.