Бог не любовь: Как религия все отравляет - [10]

Шрифт
Интервал

Нет, господин Прагер, до сих пор я не находил разумным искать защиты у тех, кто возвращается с молитвенного собрания. И это, не забывайте, только самое начало алфавита. Во всех этих случаях каждому, кого заботит безопасность и человеческое достоинство, остается только истово надеяться на массовую эпидемию демократической и республиканской секуляризации.

Чтобы увидеть религиозный яд в действии, я мог бы и не путешествовать по экзотическим городам. Еще задолго до 11 сентября 2001 года я чувствовал, что религия начинает новое наступление на гражданское общество. Когда я не выступаю в роли зарубежного корреспондента-любителя, я веду довольно спокойную и размеренную жизнь: пишу книги и эссе, учу своих студентов любить английскую литературу, езжу на приятные конференции, где собираются профессора и писатели, принимаю участие в академических и литературных спорах, о которых назавтра уже никто не помнит. Но даже в мою книжную жизнь прорываются возмутительные оскорбления и угрозы. 14 февраля 1989 года мой друг Салман Рушди был приговорен одновременно к смерти и к пожизненному заключению — за то, что написал роман. Говоря точнее, глава иностранной теократии, иранский аятолла Хомейни, лично пообещал денежное вознаграждение за убийство писателя и гражданина другого государства. Тем, кто был готов привести в исполнение ряд проплаченных убийств (приговор распространялся на «всех так или иначе вовлеченных в процесс издания» «Сатанинских стихов») посулили не только мзду, но и прямую дорогу в райские кущи. Трудно представить более чудовищное нарушение свободы слова. Аятолла не читал и, скорее всего, не мог прочитать книгу Рушди, и, в любом случае, запретил читать ее всем остальным. При этом ему удалось поднять волну отвратительных демонстраций в Великобритании и по всему миру, во время которых мусульмане жгли роман и вопили о геенне огненной для автора.

Разумеется, причины этого инцидента — леденящего кровь и в то же время гротескного — лежали в «реальном» мире. Аятолла отправил на смерть сотни тысяч молодых иранцев, пытаясь затянуть войну, начатую Саддамом Хусейном, и подать ее как победу своей реакционной идеологии. В конце концов, ему пришлось смириться с реальностью и подписать ту самую резолюцию ООН о прекращении огня, про которую он говорил, что скорее выпьет яду, чем подпишет. Иными словами, ему срочно требовалась «проблема». Группа исламских реакционеров в марионеточном парламенте, организованном режимом апартеида, к тому моменту уже объявила, что Рушди будет убит, если приедет на книжную ярмарку в Южной Африке. Фундаменталисты в Пакистане уже устроили уличное кровопролитие. Хомейни не мог никому позволить обставить его по части религиозного фанатизма.

Стоит пояснить, что пророку Мухаммеду приписывают ряд высказываний, которые плохо совмещаются с исламским вероучением. Толкователи Корана попытались решить квадратуру круга, предположив, что в этих случаях пророк вместо гласа Божьего случайно прислушался к нашептываниям Сатаны. Эта уловка, вполне достойная самых изворотливых схоластов христианского Средневековья, — для писателя настоящий подарок, позволяющий исследовать связь между священными писаниями и литературой. Однако буквалисты не способны понять иронию и всегда видят в ней угрозу. Кроме того, Рушди вырос в мусульманской семье и знал Коран, т. е., по сути, являлся отступником. «Отступничество» же, согласно Корану, карается смертью. Ни у кого нет права менять религию, и все религиозные государства неизменно предусматривают суровые наказания для тех, кто забывает об этом.

Религиозные зондеркоманды под опекой иранских посольств совершили несколько покушений на Рушди. Итальянский и японский переводчики его книги подверглись нападению; одного из них зверски изуродовали перед смертью. Судя по всему, в одном случае убийцы воображали, что переводчик знает местонахождение самого автора. Кто-то может наивно подумать, что террор, бесстыдно спонсируемый государством и направленный против одинокого и безобидного человека, посвятившего жизнь литературе, вызовет всеобщее осуждение. Но этого не случилось. В своих взвешенных заявлениях и Ватикан, и епископ Кентерберийский, и верховный сефардический раввин Израиля выразили дружное сочувствие… аятолле Хомейни. Их примеру последовал католический кардинал Нью-Йорка и множество менее заметных религиозных деятелей. Как правило, они выдавливали из себя несколько слов сожаления по поводу насилия, но тут же отмечали, что главная проблема не в наемных убийцах, а в богохульстве «Сатанинских стихов». Ряд общественных деятелей, не принимавших святых обетов, в частности, писатель-марксист Джон Бергер, историк-консерватор Хью Тревор-Роупер и классик шпионского романа Джон Ле Карре, также заявили, что Рушди напрашивался на неприятности, «оскорбляя» одну из великих монотеистических религий. Они не нашли ничего фантастического в том, что британская полиция вынуждена защищать рожденного в Индии экс-мусульманина от целенаправленной кампании по его истреблению во имя Аллаха.

Сюрреализм этой ситуации ненадолго проник даже в мою тихую гавань. В 1993 году, на День благодарения, Салман Рушди приехал в Вашингтон, чтобы встретиться с президентом Клинтоном, и на пару ночей остановился в моей квартире. Чтобы это произошло, понадобились умопомрачительные меры безопасности, а по окончании визита меня пригласили в Госдепартамент. Там высокопоставленный чиновник сообщил мне, что перехвачены правдоподобные «разговоры» о намерениях отомстить мне и моей семье. Он посоветовал сменить адрес и номер телефона, но я так и не понял, каким образом это поможет избежать возмездия. Тем не менее этот совет напомнил мне о том, что я уже знал. Я не могу сказать:


Еще от автора Кристофер Хитченс
Последние 100 дней

Только серьезно заболев, понимаешь, каким богатством является жизнь. Блестящий интеллектуал и яркий полемист, американский писатель Кристофер Хитченс, сопротивляясь страшному диагнозу, до конца своих дней писал эту книгу. Это его последний репортаж, но уже не из «горячих точек», куда он часто отправлялся по заданию редакции, а из больничной палаты. Это откровенный и горький рассказ о том, как жить в болезни. Это мир едких и глубоко личных размышлений о собственной жизни, любимой работе и о той боли, какую причиняет писателю и оратору потеря возможности общаться.


Почему так важен Оруэлл

Одного из самых влиятельных интеллектуалов начала XXI века, Кристофера Хитченса часто и охотно сравнивают с Джорджем Оруэллом: оба имеют удивительно схожие биографии, близкий стиль мышления и даже письма. Эта близость к своему герою позволила Хитченсу создать одну из лучших на сегодняшний день биографий Оруэлла. При этом книга Хитченса не только о самом писателе, но и об «оруэлловском» мире — каким тот был в период его жизни, каким стал после его смерти и каков он сейчас. Почему настолько актуальными оказались предвидения Оруэлла, вновь и вновь воплощающиеся в самых разных формах.


И все же…

Эта книга — посмертный сборник эссе одного из самых острых публицистов современности. Гуманист, атеист и просветитель, Кристофер Хитченс до конца своих дней оставался верен идеалам прогресса и светского цивилизованного общества. Его круг интересов был поистине широк — и в этом можно убедиться, лишь просмотрев содержание книги. Но главным коньком Хитченса всегда была литература: Джордж Оруэлл, Салман Рушди, Ян Флеминг, Михаил Лермонтов — это лишь малая часть имен, чьи жизни и творчество стали предметом его статей и заметок, поражающих своей интеллектуальной утонченностью и неповторимым острым стилем. Книга Кристофера Хитченса «И все же…» обязательно найдет свое место в библиотеке истинного любителя современной интеллектуальной литературы!