Бог и человек по богословию В. Н. Лосского - [29]

Таким образом, по В. Лосскому, Искупление представляется как–бы негативной стороной Божественного плана: оно предполагает анормальную, трагическую «противоприродную» реальность. «Было бы абсурдным, — пишет В. Лосский, — замыкать Искупление в самом себе, превращать его в самоцель, ибо выкуп, ставший необходимым вследствие нашего греха, есть не цель, а средство для достижения единственной цели: обожения. И само спасение — момент только негативный: — единственной существенной реальностью продолжает оставаться соединение с Богом. В чем был бы смысл спасения от смерти и ада, если бы оно совершилось не для полной отдачи себя Богу?».[229]

По меткому определению проф. В. В. Болотова, вся совокупность действований Воплотившегося Сына Божия для спасения падшего рода человеческого представляет «высшую область отношений Бога к человеку».[230] Но, для участия каждого христианина в плодах Искупления необходим аскетический момент — борьба с грехом. «Хотя из людей никто не победил и не боролся, они разрешены от уз, — писал представитель позднего византийского богословия, митрополит Николай Кавасила. — Это сотворил Сам Спаситель, предоставив каждому из людей умерщвлять грех и соделываться общником Его победы».[231] Или, в другом месте, тот же богослов говорит:«В учении о Боге должно только веровать и исповедовать словами /Рим.10, 10/, Домостроительству же нужно еще и подражать» /1 Петр.2, 21/.[232]

Таким образом, Искупление, занимающее свое определенное место в Божественном плане, определяется несколькими моментами, все более и более полно раскрывающими полноту Божественного Присутствия. Это, прежде всего, устранение радикальных преград, отделяющих человека от Бога, и, главным образом, того греха, который подчиняет человечество диаволу и делает возможным владычество падших ангелов над земньм космосом. Освобождение плененной твари сопровождается, далее, восстановлением ее природы, которая снова становится способной воспринимать благодать, и шествовать «от славы в славу», вплоть до уподобления, в котором она воспринимает природу Божественную и делается способной преобразить весь космос.

Владимир Лосский неоднократно предупреждает, что догмат Искупления нельзя рассматривать отдельно, изолируя его от всей совокупности христианского учения. В противном случае, мы всегда рискуем ограничить Предание, истолковывая его исключительно в зависимости от подвига Искупителя. Развитие богословской мысли ограничивается, тогда, тремя пределами: первородным грехом, его исцелением на Кресте и усвоением христианами спасительного последствия подвига Христова. В этих суженных перспективах богословия, в котором главенствующее значение имеет идея Искупления, святоотеческое изречение «Бог сделался человеком, дабы человек смог стать Богом» — кажется странным и необычным. Занимаясь единственно лишь нашим спасением, мы забываем о соединении с Богом, или, точнее, мы видим соединение с Богом только в его негативном плане, относящемся к нашему настоящему печальному состоянию.[233]

Исходя из вышеизложенного, для Владимира Лосского трактат св. Ансельма Кентерберийского «Cur Оеиѕ homo» представляется несколько односторонним, поскольку в нем развита, в основном, юридическая теория Искупления.[234]

Рассуждение по этому вопросу у св. Афанасия, хотя и не исключает юридического подхода, однако, дополняется другим — биологическим образом — это победа жизни над смертью, нетление, торжествующее в природе, растленной грехом. Св. Афанасий говорит, что Христос, предав смерти храм Своего тела, принес жертву за всех людей, дабы сделать их невинными и свободными от первородного греха, с одной стороны, а, с другой — дабы показать Себя победителем смерти, и, нетление Своего собственного тела соделать начатком всеобщего воскресения.[235]

Здесь Страдания неотделимы от Воскресения, прославленное тело Христа, сидящего одесную Отца, — от жизни христиан на земле. Однако, если Искупление представляется как центральный момент Воплощения, т. е. Домостроительство Сына по отношению к падшему миру, то, оно является, также, и моментом более обширного Домостроительства Пресвятой Троицы по отношению к твари, созданной из ничего, и призванной свободно осуществлять обожение, соединение с Богом, дабы Бог стал «вся во всех». Поскольку Искупление имело непосредственной целью наше спасение, это спасение явится — в своем конечном осуществлении, — в будущем веке — как наше соединение с Богом, как обожение твари, искупленной Христом.

Один из славных русских богословов, уже упоминаемый в настоящем сочинении, митрополит Филарет /Дроздов/ так выразил сущность Искупления, в своем слове в Великую Пятницу /1816 года/: «Кажется, мы и проникая в тайну распятия, и усматривая в страданиях Сына Божия волю Отца, более ощущаем ужас Его правосудия, нежели сладость любви. Но, сие должно уверить. нас не в отсутствии самьш любви, а, токмо, в недостатке нашей готовности к принятию ее внушений. «Έο- яйся не совершен в любви» /1 Иоанн 4, 18/, — говорит ученик любви.

Очистим и расширим око наше любовию, и там, где оно смежалось страхом Божия суда, насладимся зрением любви Божией. “ Бог любы есть» ‚ - говорит тот же созерцатель любви. Бог есть любовь по существу и самое существо любви. Все Его свойства суть облачения любви; все действия — выражения любви. В ней обитает Его всемогущество всею полнотою своею; она есть Его правосудие, когда степени и роды ниспосылаемых или удерживаемых даров Своих измеряет премудростью и благостью, ради высочайшего блага всех Своих созданий. Приближьтесь и рассмотрите грозное лицо Правосудия Божия, и вы точно узнаете в нем кроткий взор любви Божией».