Бог грехам терпит - [28]
— Что же это значит? — спросил я моего спутника, человека больше меня знакомого с тою местностью, в которой мы были.
— А это, — сказал он, — должно быть, что-нибудь по части "своих средствий", что-нибудь по части "своих способов".
Он помолчал, поглядел внимательно на огонь, поглядел на стог, на дорожку очевидно подброшенного сена между огнем и стогом, и уже с уверенностью еще раз повторил:
— Да, это несомненно "средствие"!
Зачем это гнусное, дикое и жестокое "средствие", против кого оно и против чего? Приятель знал это и объяснил мне. Сено, которое мы видели перед собой и около которого был неизвестно кем разведен огонь, принадлежало местному старосте. Староста этот полтора года тому назад был обыкновенный, заурядный мужик-хлебопашец; но как только его выбрали в старосты и как только в руках у него стали оказываться общественные деньги (подати, страховые сборы, взыскания по распискам и т. д.), он немедленно же стал выходить в люди обыкновенным деревенским порядком: скупит сено по нужде у соседей-односельчан, перепродаст вдвое — и подати внесет и в карман положит. Оставшись без сена, крестьяне начинают ему же продавать скотину, которую нечем кормить (дешевая говядина, дешевая солонина); он покупает и перепродает — и опять кладет деньги. Оставшись без скотины, продают ему же и землю на года за бесценок — и землю он берет. А так как без земли, без сена и без скотины делать крестьянину нечего, то он идет к разживающемуся старосте в работники: пашет свою же пашню, на своей скотине и т. д. Все это весьма обыкновенно, все это ужасно в смысле расстройства масс (главным образом — нравственного), и все это идет буквально в каждой деревушке. Говорят, для сбора налогов будут учреждены особые лица, под названием "податных надзирателей", на обязанности которых будет лежать не только сбор налогов, как это теперь делается "без разговору" господами — становыми приставами, но еще наблюдение за колебанием доходов облагаемого налогом лица и, сообразно с этим колебанием, назначение размера самого налога. Если это будет и если только господа-надзиратели будут хоть что-нибудь понимать и иметь хотя какое-нибудь представление о том, что такое совесть, то можно быть уверенным, что таких "своих средствий", как то, на которое мы натолкнулись в лесу, не будет в деревне. Податной надзиратель, видя, что такое-то семейство расстроилось от падежа скота, не будет (если только у него будет право поступать по-божески) брать того, чего хозяин семейства не может дать, и не будет кабалить соседу, заставляя продавать сено, потом скотину, потом и землю. "Говорят", что проект об этом, как из достоверных источников слышали газеты, изготовляется и, как "носятся слухи", уже поступил на рассмотрение. Вот когда он будет приведен в действие и когда люди, подобные старосте, наживаясь и отбирая от соседей и сено, и скот, и землю, будут нести и все соседские тягости, то есть будут платить пропорционально своей алчности, тогда, вероятно, и "средствия" для улучшения своего благосостояния будут избираться другие. Теперь же человек, случайно (мирские деньги попали в руки) получивший возможность эксплуатировать соседей и, вопреки всем смыслам, божеским и человеческим, берущий соки из окружающих его соседей, не может не быть таким явлением в глазах этих соседей, которое только волнует, раздражает и ничего не сулит в будущем, кроме кабалы. Как же достигнуть того, что имеют в виду достигнуть комиссии о подоходном налоге, заседающие в городах и столицах? Как достигнуть того, что может быть достигнуто (как носятся слухи из вполне достоверных источников) хотя бы податными надзирателями, если у этих последних окажется крупица света белого в голове? Как достигнуть этого в деревне, в лесу, где иногда не умеют даже словами формулировать угнетающей муки, где не умеют писать, не умеют читать, не знают, от кого ждать защиты, где не знают, куда идти жаловаться, кому жаловаться, даже в каких формах жаловаться? Да, наконец, разве можно жаловаться куда бы то ни было на то, что сосед, мол, наш, староста, разбогател?.. И вот в этой тьме, тоске, нужде и продолжительном ожидании приезда господ податных надзирателей начинают зреть скверные мысли. Не натолкнись мы на огонь, разложенный около старостина сена, не было бы этого сена через час, через два, и староста был бы этим жестоким средствием приведен "в равнение" по части доходов и платежей (обязанность податных надзирателей) с окружающими его соседями.
Вот благодаря таким случаям, на которые судьба беспрестанно наталкивала и наталкивает силу в деревенской жизни, и притом в самых разнообразных проявлениях ее ежедневного обихода, воображение мое и стало пугливым, стало облекать несветлыми красками множество таких явлений деревенской жизни, которые для человека с ненапуганным воображением проходят незаметными… Часто я спрашиваю себя: чего я боюсь? — И могу ответить только: боюсь!.. Вот запахло гарью, мне и представляется, что это вопрос какой-то разрешается "своим средствием", а средствие — нехорошее. Положим, что в данном случае дело идет только об учреждении податных надзирателей — ну а какой вопрос разрешается (пугливо думал я) тем, например, что гарь, и дым, и смрад лесного пожара не прекращаются, а, напротив, усиливаются с каждым днем и все идут из того же знакомого мне угла?.. Вопрос об уравнении доходов и платежей разжившегося старосты уже давно бы должен быть решен, а дым все гуще и гуще. Какой же такой еще вопрос разрешают они тем же безобразным средствием?.. Не разрешают ли они, думается мне, на этот раз какого-нибудь межевого или землемерного вопроса? Ведь недаром же было обнародовано (в виде слуха), что при министерстве юстиции учреждена комиссия из представителей трех министерств, кажется, финансов, юстиции и государственных имуществ, — комиссия, специально посвященная вопросам межевания и образованная ввиду массы неправильностей, обнаружившихся за последнее двадцатипятилетие в планах на крестьянские и помещичьи земли. Массы этих неправильностей, в огромном большинстве случаев, происходили просто от неуменья сделать дело, от небрежности, простой усталости, а иногда просто "с пьяных глаз", не говоря о злоупотреблениях, о вынутых из цепи звеньях и т. д. Я даже лично имел случай беседовать об этом с компетентным лицом и слышал от него, что количество межевых ошибок — невероятно, что их необходимо распутать, но что распутать их едва ли возможно в скором времени, так как проверка межевых линий и знаков должна быть произведена по всей России без исключения, а на это необходимо не миллионы, а миллиарды, потому что проверка, нанесение на планы и содержание межевщиков, таксаторов и землемеров, в общей сложности, составят один рубль на каждую обмеренную десятину. Судите сами, какие огромные деньги необходимы для этой необходимейшей операции! Но миллиардов нет, и ошибки так и остаются ошибками.
«Это просто рассказ… о личном знакомстве человека улицы с такими неожиданными для него впечатлениями, которых он долго даже понять не может, но от которых и отделаться также не может, критикуя ими ту же самую уличную, низменную действительность, к которой он сам принадлежит. Тут больше всего и святей всего Венера Милосская… с лицом, полным ума глубокого, скромная, мужественная, мать, словом, идеал женщины, который должен быть в жизни — вот бы защитникам женского вопроса смотреть на нее… это действительно такое лекарство, особенно лицо, от всего гадкого, что есть на душе… В ней, в этом существе, — только одно человеческое в высшем значении этого слова!» (Глеб Успенский)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.
В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.В первый том вошли очерки «Нравы Растеряевой улицы», «Растеряевские типы и сцены», «Столичная беднота», «Мелочи» и другие очерки и рассказы 1812–1866 гг.http://ruslit.traumlibrary.net.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.В четвертый том вошли очерки «Из деревенского дневника», «Мученики мелкого кредита», «Непорванные связи», «Овца без стада», «Малые ребята» и «Без определенных занятий».http://ruslit.traumlibrary.net.
Соседка по пансиону в Каннах сидела всегда за отдельным столиком и была неизменно сосредоточена, даже мрачна. После утреннего кофе она уходила и возвращалась к вечеру.
Алексей Алексеевич Луговой (настоящая фамилия Тихонов; 1853–1914) — русский прозаик, драматург, поэт.Повесть «Девичье поле», 1909 г.
«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»М. Е. Салтыков-Щедрин.
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».