Боевые паруса. На абордаж! - [29]

— А то послание монашке?

— Исключение! Ну, ему стало неловко, что та ему написала великолепное посвящение. Мало, что на книге стихов, превосходящих его собственные на голову, так и само в стихах. И весьма лестных. А остальное… Скажу по секрету — знакомый книготорговец мне сообщил, что его первый сборник, изданный каким-то генуэзским безумцем, называется «Портовые сонеты»! Разумеется, ему удастся продать не больше одного томика!

— А один-то кто купит? — поинтересовалась Руфина. — Если это такая гадость!

— Я, — сообщил де Рибера, — мне интересно, что он там накропал.

В прищуренных глазах Аны сверкнуло: «Мне тоже». Ведь нет ничего более утонченного, чем строгая и возвышенная форма сонета. И ничего более низменного, чем порт. Как это можно совместить?

— Это все занимательно, — подытожила Руфина, — но, сдается мне, что у его сиятельства королевского советника заканчиваются выстрелы. Непорядок!

И тронула лошадь пяткой, чтоб та пошла скорей. Догонять тех, кто стреляет — нестись, очертя голову. Можно и сломать — если попадется кротовая нора! Зато — ветер в лицо, брызги, взлетающие из перегородившего дорогу ручья. Аж в лицо плеснуло! Аж поднялся столб, похожий на белесую радугу! Вслед за брызгами — терпкий пороховой дым. Привычный… и почти неправильный!

Окружение графа разомкнулось. Руфину знали. Дочь крупного чиновника и дамы, которая, безусловно, забросила прежнее сомнительное ремесло. Достойная особа…

Подвезти начальству отца перевязь с деревянными апостолами — вполне невинное деяние. Позволяющее девушке немного покрутиться среди сильнейших людей города. Всем все понятно? Вот и хорошо!

— Граф, у вас заканчиваются заряды. А я еще не видела достойной выстрела цели… Не желаете моих патронов? Эти, например, снаряжала мама.

Граф протянул руку.

— Давайте. Как раз на кабана или косулю!

— И все-таки мама просит ваше сиятельство не злоупотреблять недожаренным мясом. Как, впрочем, и угольками…

— Я вовсе не собираюсь провести завтрашний день, страдая животом… Ну, как ваши успехи? — умеет граф переменить тему, с неприятной на полезную. И прервать лишний разговор. Пока тот не вышел за рамки обычного. Женщины стреляют мало, мужчины — много. У графа закончились выстрелы, у алькальдовой дочки остались лишние. Почему не поделиться? И только… Что на деле содержится в паре деревянных «апостолов», охочей для слухов разряженной толпе лучше и не догадываться.

Что ж, ружья поговорили, пора размять ноги и собакам с лошадьми… Рука графа поднимается, чтобы дать сигнал псарям — как прямо под копыта его жеребца вылетает серый комок шерсти и когтей.

Гончие рвутся со сворок… А перчатка насквозь промокла — и кажется, что это не вода ее пропитала, а кровь! Знак? Рука рвет из ольстреди пистолет… Зверь стоит смирно, только ветер колышет кисточки на ушах. Думала — бросится, нужно кого-то спасать? Вот ее и спасай, рыжую — под брюхом у рыси полные соски. Не может рысь настолько оголодать, чтобы ловить кроликов на глазах у охоты! На такой риск она пойдет, только если ищет пропитания не себе. Верней, не только себе, ибо она и есть корм для рысят — пока те сосут молоко.

Собак не успели спустить. Воздух рванул звук выстрела. И девичий крик:

— Не сметь!

Такое уже не скрыть. Уже летят скороговорки:

— Увидела! Материна кровь!

— Что?

— Рысьи глаза!

— Знак Господень…

— Ведьмовство…

Рысь так и стоит напротив всадников. Надрываются лаем гончие, что так и не получили воли догонять и рвать. Сторожко фыркают лошади. С надеждой смотрят люди. Зверь стоит, в янтарных глазах посверкивает искорками насмешка. Эти все — на меня? Не много ли чести, дамы и кавалеры, для существа немного больше домашней кошки?[18]

Рысь не отводит высокомерный взгляд от странных двухголовых чудовищ о шести лапах, убивающих огнем и собаками. Поудобней перехватила кролика. Тоже не знает, что делать. Убегать — безнадежно, драться — тем более. Остается стоять и смотреть, словно пулю можно удержать парой вертикальных зрачков.

— Да она тоже охотится, — заметил вдруг граф и спросил, обращаясь к хищнице: — Не желаете ли к нам присоединиться, сеньора? Как королевский советник города Севильи, я даю вам такое же дозволение, как если бы вы были приглашены с самого начала. Вашу добычу погрузят в обоз и запишут за вами.

Рысь поняла, что убивать ее почему-то не хотят, вновь перехватила ушастую тушку, величаво развернулась и проследовала в кусты.

— Не доверяет писарям, — объявил граф печально. — Даже рыси знают, что в Севилье воруют…

Вокруг рассыпался мелкий подобострастный смех. Советник продолжил:

— Гончих придержите, не то нападут на мою новую знакомую. Часа, полагаю, будет довольно.

У великих людей бывают слабости — не только желудочные. Недавно почивший кардинал Ришелье, к примеру, верил в амулеты. Многие из римских пап с интересом просматривали гороскопы — за что прочим добрым католикам полагалась суровая епитимья в инквизиционной тюрьме. Поверья гуляют по простонародью, забавно смешивая старинные обычаи и краем уха зацепленную латинскую ученость.

Про то, что всякая рысь — ясновидящая, приметили еще древние языческие греки. Христиане дополнили греческое поверье, заметив, что голубые от рождения глаза рысей с возрастом желтеют. Это было истолковано так, что рысь способна приносить небесную мудрость на землю. Нужно только уметь читать в ее глазах. И если дочь Бланки де Теруан палит в воздух, спасая хищницу…