Боевые будни штаба - [80]

Командир слушал, временами уточнял отдельные детали. Видимо, только сейчас у него появилось дополнение к своему решению.

— Надо загонять сюда противника, — сказал он. — Оставить ему коридор. По сторонам, на дорогах, набросать мин. Если фашисты свернут влево или вправо — наскочат на них. Разминировать некогда, вынуждены будут бежать по намеченному нами маршруту. Разведчикам больше стрелять, не жалеть патронов.

Такие мероприятия вполне были обоснованны и помогали успешнее реализовать принятое решение.

Проходила беспокойная ночь. Командир не сомкнул глаз. По разным каналам в штаб стекались данные о движении колонн врага. Слышались короткие вспышки стрельбы.

Саперы доложили о перекрытии ряда участков дорог минами, разведчики держали под контролем большой район. По всем данным, группировка врага двигалась в направлении Плахтеевки.

Как только забрезжил рассвет, со стороны леса и деревни Плахтеевки на всем широком поле показались серо-зеленые цепи. Не сотни, а тысячи людей быстрым шагом, с оружием в руках шли на наши оборонительные позиции. До двух дивизионов артиллерии противника открыли огонь, снаряды ложились перед этой толпой, словно подбадривали ее.

Сергей Илларионович впервые улыбнулся при виде атакующего противника. Предвидение его оправдалось. Победа была сконструирована заблаговременно, теперь оставалось завершить разгром.

Командир дивизии по рации дал команду на переброску сюда и 305-го полка. Наша артиллерия била залпами. Все стрелковое оружие было приведено в действие. Толпы фашистов редели и расползались по полю, но фанатики продолжали упрямо продвигаться в западном направлении, они видели за этим широким полем свое спасение.

Два часа продолжался бой. Поле покрылось трупами врагов. Подошел 305-й полк, с ходу развернулся перед нашим НП. Три стрелковых и два артиллерийских полка били всей своей мощью по обезумевшим фашистам. Оборона прочно перекрыла дорогу врагу. Фашисты метались в поисках выхода, но везде встречали огонь. Вначале одиночки, а затем сотни, понимая безрассудство такой атаки, стали поднимать руки, выкидывать вверх белые тряпки. В 11 часов подразделения 308-го полка захватили командира и начальника штаба вражеской дивизии. Они надеялись выскочить из окружения. Короткими перебежками и ползком добрались до копны соломы, поставленной на убранном хлебном поле. Там решили переодеться в солдатское обмундирование и отсидеться в копне до темноты, чтобы потом проскочить невредимыми через это страшное поле и ускользнуть от нас.

Генерал успел надеть только солдатские ботинки, когда появились около копны русские. Командир дивизии показал, что с первых дней наступления русских он потерял связь с командованием, не знал положения соседей. Говорил тяжело, с одышкой, как после трудного бега:

— По своей инициативе, видя полный развал фронта, дал приказ пробиваться на запад и выходить из окружения. Почти всю артиллерию, а также автомашины из-за нехватки горючего пришлось бросить. Атаковали на узком фронте, — невнятно бормотал он, пугливо оглядывая нас. — Не звали, что у вас здесь такая стойкая оборона. Расчет наш не оправдался. Мы рассчитывали, что ваши части скованы боем в стороне, а здесь неприкрытый участок.

Подошел полковник Дунаев. Около низкорослых пыльных кустов на полевой дороге встали два командира дивизии: невысокого роста, крепкого сложения полковник Сергей Дунаев и рослый, пожилой гитлеровский генерал. Фашист стоял, как вкопанный столб, напряженно, вытянув руки по швам. Бросились в глаза его белые, длинные, грязные пальцы: они дрожали от усталости. Генерал ведь не привык ползать под огнем.

Командиры дивизий молча посмотрели друг другу в глаза. Победитель и побежденный. О чем говорить? Все уже сказано оружием на поле боя. Кто кого? — вопрос решен. На дорогу сгоняли сотни пленных. Но стрельба еще продолжалась: отдельные группы упрямо пробивались в глубину обороны. Задавать генералу вопросы, которые обычно ставили пленным, было бесполезно. Его дивизия как боевая единица перестала существовать. В штабах на ней поставят красным карандашом крест — похоронят навсегда.

— Если можете, то прикажите, чтобы прекратили огонь, — тихо проговорил Дунаев, указывая рукой на кукурузное поле, где слышалась стрельба.

Генерал, не отнимая от бедер рук, послушно поклонился. Распоряжение передал через офицера своего штаба.

Рядом с генералом стоял офицер штаба — пожилой, жилистый, с взглядом затравленного волка. Он держал в руках портфель, большой, кожаный, тяжелый. Как в былое время побежденный вручал победителю шпагу, так этот преподнес мне портфель с набитыми бумагами. Старательно вытянув но швам руки и подобострастно, слегка склонив вперед голову и выгнув спину, не мигая, вглядывался в мое лицо. Он был готов отвечать на любой вопрос, не скрывая никаких секретов.

— Документы мною сохранены, — быстро говорил он переводчику. — Все налицо. Подлинники. Можете проверить и убедиться.

Хотелось сказать ему, что всегда вызывает уважение офицер, сохраняющий своз достоинство, в каких бы условиях он ни оказывался. Меня интересовал не портфель, а почему они все-таки выбрали направление выхода из окружения на Плахтеевку.