Боевой амулет - [21]

– Ну что, гвардеец, из Чечни? – постреливая бойкими глазками, произнесла мороженщица.

– Откуда догадалась? – тихо радуясь тому, что разговор завязался, спросил младший сержант.

– Видон у тебя сильно боевой. Да и ходишь ты по городской улице осторожно. С оглядкой. Так ваши многие ходят. – Она глубоко вздохнула, демонстрируя объем груди в максимальном наполнении.

Девушку звали Юля. Ее родители умерли еще до первой чеченской войны, оставив в наследство дочери квартиру в Грозном, дачу и бокс в гаражном кооперативе. Приданого девушка лишилась очень быстро. Квартиру, окна которой выходили на Дом правительства, заняли чеченцы из личной охраны Дудаева, а в лабиринтах гаражного кооператива вообще было небезопасно появляться молодой девушке.

Юля махнула на бокс рукой, радуясь тому, что успела перегнать из него отцовские «Жигули» шестой модели. Некоторое время она жила на даче и даже наведывалась в город, чтобы посмотреть на окна родительской квартиры. Она еще надеялась, что все вернется на круги своя, что справедливость восторжествует и что город, где прошло ее детство, станет прежним. Молодости свойственно верить в будущее. Но с каждым днем становилось только хуже и хуже. Когда в Грозном начались уличные бои, девушка сложила в багажник машины уцелевшие пожитки, закрыла калитку дачи на висячий замок и отправилась в рискованное путешествие, как и тысячи других беженцев. Она направилась в Моздок, к единственной тетке по материнской линии.

На трассе «Жигули» неоднократно попадали под обстрел, который вели и федералы, и сепаратисты. Очередь, выпущенная из ручного пулемета, чуть было не продырявила бензобак.

На блокпостах солдаты, разглядывая искореженную жесть, удивленно цокали языками и не скупились на грубоватые, но честные армейские шутки:

– В рубашке родилась. Еще немного, и гриль из твоей «шестерки» получился бы. А вместо курочки ты бы в этом гриле зажарилась.

Бездетная тетка приняла девушку с распростертыми объятиями. Она же помогла устроиться на работу и пообещала после смерти отписать домик с садом и огородом. Но Юля не торопилась принять очередное наследство. Ей все казалось, что она сможет вернуться домой. Но как оказалось, возвращаться было не к чему. Это Юля поняла, когда все-таки, несмотря на все увещевания тетушки, съездила в Грозный. Увидев город-призрак, она поклялась никогда сюда не возвращаться. От многоквартирного дома остались только три первых этажа, готовых обрушиться в любую минуту. Гаражный кооператив, попавший в зону обстрела ракетной артиллерии, превратился в свалку из битого кирпича, бетонных обломков и узлов из перекрученной арматуры, а от дачи осталась лишь калитка с висячим замком и мертвые, обожженные пожаром деревья. Больше Юля на родину попасть не стремилась.

Обо всем этом симпатичная мороженщица рассказала Жоре Плескачеву при более тесном знакомстве. Обстоятельства сложились так, что в Моздоке десантникам пришлось застрять на целую неделю. Капитан Верещагин, которому младший сержант рассказал о завязавшемся знакомстве, отнесся к сложившейся ситуации с пониманием.

– Дело молодое, Жора, – сказал капитан. – Я тебя делами грузить не стану. Сами справимся. Считай, что у тебя краткосрочный отпуск. Ты только девчонке голову зря не кружи. Не обижай понапрасну. Ей, видать, пришлось хлебнуть горя полной меркой. Так что ты поаккуратней с девушкой. А не то я сам тебе яйца винтом закручу.

На последнее замечание командира младший сержант не обиделся. В отличие от остальных офицеров капитан Верещагин ругался мало и редко. Более того, Плескачев заметил одну очень интересную особенность, которая заключалась в том, что самыми виртуозными матерщинниками, самыми отъявленными любителями похабщины были тыловые крысы, не нюхавшие пороха. Боевые же офицеры загибали исключительно по делу или в качестве добродушной шутки. А совсем не ругаться в армии было никак нельзя. Без забористого мата армейский механизм не работал.

Несколько дней, проведенных с Юлей, перевернули жизнь младшего сержанта. На сбитых простынях кровати, стоявшей в комнате маленького дома, молодые люди безудержно занимались любовью. Под утро, устав от страсти, они шептали друг другу разные милые глупости, прислушиваясь, как за хлипкой стеной беспокойно ворочается тетушка.

Утром Плескачев убегал в часть, где квартировались командированные в Моздок десантники. Но перед уходом тетушка успевала покормить младшего сержанта свежеиспеченными блинами, которые так вкусно было обмакивать в плошку с густейшей сметаной или янтарным медом. Младший сержант ел, а тетушка, подперев ладонью щеку, многозначительно вздыхала:

– Ешь, солдатик, ешь. Может, после службы вернешься за моей Юлькой. Увезешь ее подальше от войны.

Уплетая за обе щеки блины, Плескачев смеялся:

– Тетя Вера, так здесь же нет никакой войны. До Чечни далеко, хоть это и один федеральный округ.

Подливая медка в глиняную плошку с нарисованными синей глазурью васильками, тетушка, поджав губы, горестно бормотала:

– Не понимаю я твоих мудреных слов…. Федеральный округ, федеральный округ… Слишком вы все умные. А я знаю одно – если где-то полыхнуло, то огонь пойдет дальше. Пока пожар не потушен, никто спать спокойно не может. Помяни мое слово…