Боевое задание - [68]

Бежать в домик, разбудить мужа или хоть взять ружье! Но кто знает, где эти звери и сколько их? Может, уже совсем рядом и ждут только удобного момента? Пока сбегаешь за ружьем, задерут овцу!

Урумкан схватила укурук — длинную палку с петлей на конце, вскочила на коня, который тоже целую ночь дежурит на привязи, и поскакала вокруг отары. Но лишь начиная третий круг, заметила неохотно уходящего прочь огромного волка.

— Койбагар! Актайлак! — позвала она собак. Огрела коня плеткой и с победным криком помчалась за волком.

Зверь оглянулся. Злобно сверкнул зелеными глазами. И припустил еще быстрей.

— Вай, вай, шайтан! — кричала Урумкан вслед убегающему хищнику и подуськивала собак.

Услышав тревожный лай собак, Мамбет соскочил с постели одновременно с отцом. Отец схватил ружье и убежал. Мамбет — следом за ним с фонарем: думал, что отец впопыхах забыл фонарь.

В темноте Мамбет сразу потерял отца. Чтобы прогнать страх, он вовсю выкрутил фитиль. Поднял фонарь повыше и, внимательно озираясь, пошел вокруг сбившейся к домику отары. Дошел уже до навозной кучи, на которой живет Актайлак. И вдруг увидел ягненка, ошалело бегающего туда-сюда в стороне от стада.

Наверное, потерял матку, догадался мальчик. Догнал глупыша и накрыл длинной полой шубейки. Фонарь у него стоит позади. А впереди тьма-тьмущая. Ни отца, ни матери. Они где-то там, где сердито лают собаки.

И вдруг Мамбету почудилось два волчьих глаза. Зеленые! Горящие! А потом и клыки сверкнули — длинные, белые, точь-в-точь как на картинке. Приближаются эти острые клыки и клацают так, что холод по спине пробегает.

Мамбет сильнее прижал ягненка, чтоб не кричал. А то волк сразу услышит. И вдруг вспомнил про фонарь. Не оглядываясь, нащупал его одной рукой. Выставил наперед, как щит.

И клыки, и зеленые волчьи глаза сразу исчезли. Впереди, совсем недалеко, раскачивалась какая-то былинка…

Кто его знает, был это волк или нет. Но главное, что Мамбет не растерялся, вспомнил про фонарь…

Конечно, в письме брату-фронтовику Мамбет не будет хвастаться, но обязательно напишет, что волки боятся фонаря, особенно если фитиль выкрутить посильней…

Возле зарослей арчи Урумкан остановила коня и лишь теперь заметила, что с нею бежал только Койбагар, да и тот, слыша далекий тревожный лай почему-то отставшего Актайлака, жалобно скулил и порывался назад, просился отпустить его. Сердце подсказало хозяйке, что возле отары пес нужнее, чем здесь, и она, гикнув, послала Койбагара назад. Умный пес мигом скрылся в густой предрассветной тьме.

Урумкан поняла, что волка она может и не догнать, а там, в отаре, без нее случится беда, и поклялась никогда больше не разлучаться с ружьем.

Ружье, собака и фонарь — верные помощники чабана. С ними ночью нельзя расставаться ни на минуту.

Вдруг позади раздался выстрел, второй. Потом — жалобное тявканье собаки и отчаянный лай другой.

Круто повернув коня, Урумкан еще сильнее погнала его к стойбищу. В полукилометре от домика с кем-то злобно грызлись собаки да грозно покрикивал Токторбай.

Однако, пока Урумкан прискакала, все уже стихло. В ложбине лежал волк. Могучий, широкогрудый Койбагар сидел рядом и зализывал рану на правой ноге. А Токторбай нес на руках овцу.

— Задушил? — закричала Урумкан. — Белохвостая?

— Не успел. Только отбил от отары и гнал в горы, — мрачно ответил Токторбай. — Ты-то чего побежала от овец?

— За волком погналась. Думала, петлю накину…

— Будто волки глупее тебя! Они шли вдвоем, с двух сторон. Сама знаешь, в одиночку они редко охотятся.

— Потому и погналась, что приняла его за того, одноухого. Он же в одиночку ходит! Хотела расправиться с ним.

— Прыткая! Что, не знаешь, что одноухий прихрамывает! А этот бежал как джейран. Ну, ладно, вези ее.

— Ой, ну хоть жива! — обрадовалась Урумкан и взяла овцу на коня. — А ты забери волка, шкуру снимешь. Да, а ягненок? Где ягненок Белохвостой?

— Если в отаре нет, значит, все-таки унес волк. Тогда их, выходит, было не два, а больше.

Урумкан повернула коня, словно собиралась гнаться за неведомым хищником. Но лишь печально покачала головой. Теперь не догонишь…

Белохвостая — самая любимая овца. Из-за нее-то Урумкан и стала чабаном.

В позапрошлом году снежный обвал присыпал отару, укрывшуюся от непогоды под скалой. Много овец погибло. Много ягнят-сосунков осталось без маток. Пришлось раздавать малышей колхозникам, чтоб спасали, кто как может. Урумкан тогда не работала, потому что Мамбет был еще маленьким. Она взяла двадцать ягнят. Отпоила их коровьим молоком, выходила. Правление колхоза премировало ее ярочкой, которая больше всех полюбилась Мамбету. Ярочка была шустрая, игривая. Вся черная, а хвостик белый. За это и прозвали ее Белохвостой.

Осенью, когда овечка подросла и нагуляла много жиру, Урумкан решила зарезать ее на мясо. А тут пришел председатель колхоза.

— О-о! — удивился он, осматривая Белохвостую. — Сразу видно, что в добрых руках побывала ярочка! У других годовалые овцы меньше этой… Урумкан, а что, если и тебе пойти чабаном? А? Будете вместе с мужем работать. А то его напарник, сама знаешь, совсем уже старый, на коня сесть не может.

И уговорил. Урумкан поручила Мамбета бабушке. Уехала на ферму. А Белохвостую не стала резать, повезла в колхозную отару — на счастье.