Боевое задание - [21]

— Все кажется, что я ей мог бы как-то помочь, а ничего не делаю, — будто бы сам себе сказал он. — Хотя бы к тетке Христе сходить.

— Где она живет? — как бы между прочим спросил Саша.

— Километров двенадцать оттуда, где мы познакомились, — ответил Коля, ни на что не рассчитывая.

А Саша вдруг загорелся:

— Ну давай сходим! За день справимся?

— Если выйти затемно, то в сумерки и воротимся, — живо ответил Коля. — И Володя с нами?

— Нет, ему нельзя шарманкой рисковать, — возразил Саша. — Он — душа отряда. Я даже боюсь, что влетит мне от командира, если узнает, что радиста оставили одного.

— Откуда он узнает? — ответил Володя. — Сами они ушли дня на четыре. Вы уж идите, а то Коля изведется, Только потом, чур, молчать.

На рассвете, провожая Сашу и Колю в путь, Володя взял с них слово, что в деревню они вместе не войдут. Подростку появиться под видом беженца в селе — это одно, а взрослому — совсем другое. Полиция придирается к каждому незнакомому человеку.

Слово свое друзья сдержали. Подойдя к Вульбовичам по ольшанику вплотную, они долго следили за покосившейся, почерневшей от ветхости деревянной хатой тетки Христа. Никто за это время не входил в дом и не выходил из него. Не было видно и самой хозяйки.

— Хуже, если ее нет дома, — прошептал Саша. — Прождем зря…

— Да-а, — согласился Коля, — вдруг в Пинск ушла.

Но вот хозяйка вышла во двор, набрала воды в колодце и вернулась.

— Давай! — скомандовал Саша. — Войдешь в хату, дверь не закрывай, чтоб слышал, если я свистну.

На этот раз Коля шел в дом тетки Христи, как по раскаленным уголькам: а вдруг услышит о сестре такое, что и небо станет черным! Сперва он шел вдоль плетня степенно, осматриваясь. А потом все быстрей, быстрей. И в дом уже вбежал, еще с порога окликнув хозяйку.

— Это я, тетя Христя! — стащил с головы свою мягкую от ветхости кепчонку без козырька и прижался к косяку.

Отчужденно посмотрела на пришельца хозяйка и, сложив руки на животе, молча прошла к столу. Что-то смахнула с него и, сев на табуретку, бросила, не глядя на гостя:

— Вижу, что ты, вижу. Явился, не запылился.

Коля решил, что тетка Христя обиделась на него за то, что не зашел на обратном пути из Пинска и ничего не сказал о ее дочке. И он чуть не со слезами на глазах подбежал к ней, ухватил за шершавые, потрескавшиеся от работы руки и начал оправдываться. Он говорил о мальчике, с которым подружился, о его доброй отзывчивой маме, которая вызвалась помочь, о том, что должен был в субботу снова туда сходить, да немцы перестали пускать мальчишек за речку.

Тетка Христя, молча выслушав его, кивнула на скамью, чтоб садился, и, тяжело вздохнув, сказала:

— То я все знаю сама. Раньше хоть с курками да пиками пускали через мост. А теперь с нашего берега никого не пускают в город — называют наш край бандитским.

Услышав такое страшное название своего берега, Коля с опаской оглянулся на дверь: она оставалась наполовину открытой.

Тетка Христя подошла к божнице и, вынув из-за крайней иконы конверт, бросила его на стол.

— Грамотный? Читай! — пробубнила она. — Да скорее, пока кто не пришел!

Коля сперва обрадовался, надеясь в конверте найти записку от Веры. Но там был измятый, грязный клочок синей бумаги, на котором карандашом было что-то нацарапано незнакомым, малопонятным почерком. Коля вопросительно посмотрел на тетку Христю, мол, зачем же мне чужое письмо!

— Читай, читай! — сердито бросила хозяйка. — Радуйся за свою сестричку!

Коля уткнулся в письмо. А хозяйка все не унималась:

— Иди к ней. Блинами из награбленной муки накормит, макать будешь в сметану, отнятую у маляток…

«Мамочка, родненькая, повезли нас в лютую чужину. Девчата горючими слезами умываются. Радуется только Верка, которую мы с тобой приняли как родную сестру, когда пришла голодная и холодная. Прямо из вагона спас ее полицай, женишок ее. На руки взял и унес. Так и обомлела от счастья. Ни слова на прощанье нам не сказала. Мамочка, миленькая моя! Только не подумай, что я ей завидую. Лютой ненавистью ненавижу! Это ж такое предательство! Лучше петля или каторга, чем такое позорное спасение».

Руки у Коли одеревенели, пальцы разжались, письмо выпало. Он поднял его и, бросив на стол, закричал на всю комнату:

— Брехня! Брехня! Не от счастья обомлела она! Испугалась, как увидела Митьку-полицая. Брехня! — И убежал, гулко хлопнув дверью.

Как он добежал до кустарника, как бросился в объятия Саши, Коля не помнил. Пришел он в себя, когда оказались у ручья и Саша обмыл ему лицо, намочил виски и затылок, заставляя побольше пить воды.

Успокоившись, Коля еще долго молчал, терзаемый сомнениями. А что, если в последнюю минуту Вера смалодушничала и согласилась выйти за того забулдыгу замуж.

«Нет, нет, нет! — протестовало в нем все. — Вера не такая!»

Вспомнилось комсомольское собрание, которое он подслушал, сидя за открытым школьным окном поздно вечером. Веру тогда выбрали секретарем комсомольской организации. Она говорила о том, каким должен быть комсомолец. Говорила так, что за нею все наверняка пошли бы в огонь и в воду. Потом Коля слышал клятву комсомольцев, их песни…

А потом этот пожар. Коля увидел, что на ферме уж очень сильно что-то загорелось, и крикнул в окно: