Боец Круга Поединков - [144]

Перед глазами плыло, и мир слегка покачивался, как колыбельная под рукой задремавшего отца. Сквозь густую и вязкую пелену отупения, пульсирующую и перетекающую у меня под кожей, я замечала справа и слева гладкие деревянные лавки, а за ними в неглубоких каменных нишах - мраморные статуи Святых.

Они плакали чёрной кровью.

Приподняв кружащуюся голову, я посмотрела вверх, на стыдливо укутавшийся в ризу полумрака свод церкви и ощутила, как с него подобно дождю редко и неторопливо капает тёплая, алая…

Истошный вопль поверг меня на колени. Кто-то кричал на незнакомом языке, громко, истерично - и просто в моей голове. Я пришла в ужас - так явственно звучал этот голос - и принялась судорожно оглядываться по сторонам.

Распятья, распятья, забытый кем-то на скамье молитвенник в потрёпанном переплёте - я была единственным живым существом здесь. Эту церковь освещали сотни свечей - неподвижный ореол в окутавшем меня завывании северного ветра.

Я стояла на четвереньках и не могла ничего понять. Мне казалось, что все эти люди, что-то кричащие мне вокруг меня, и существуют, и не существуют одновременно. Рядом, совсем рядом, стоит только реальности истончиться до такой степени, чтобы пропустить их голоса в моё сознание… Пустота, холодная ошеломляющая пустота, наполненная катающимся в истерике хаосом, и чисто механическая работа сердца, гоняющего по венам кровь - вот и всё, во что я превратилась.

Прошло несколько длинных минут, прежде чем я собралась остатками духа и медленно подняла руку с дорожки, чтобы выпрямиться и встать на ноги. Однако в следующее мгновенье с ужасом обнаружила на пушистом ковре выжженный отпечаток своей собственной ладони. Он медленно наполнялся кровью, как сок выступающей просто из обуглившегося и оплавившегося ворса. И пока я в изумлении рассматривала открывшуюся мне картину, меня начал охватывать странный лихорадочный жар, разгорающийся где-то в глубине тела, той чёрной и далёкой глубине, о которой я даже не подозревала. Казалось ещё чуть-чуть - и я вспыхну костром как Чёрная Тарья.

Но я же человек! Я не вампир, и не оборотень, и даже не ведьма! Я не таю в сердце зло для этого места! Хотя бы потому, что в разбитом сердце, в этом мусоре из осколков ничего не утаишь, кроме пустоты.

Заткнув уши, я не выдержала и закричала, громко, без слов, только бы как-то заглушить всё происходящее, отстраниться от него и оказаться в своём теле как в спасительном коконе наедине только со своими мыслями. Но дотоле блаженно тянувшие молитву голоса внезапно чудовищно исказились от наполнившей их презрительной злобы и громко завизжали мне в ответ, гася мой вопль. Потом одни из них вновь что-то запели, другие наверняка осыпали меня проклятьями.

Резко выпрямившись, я поняла что плачу. Просто плачу, легко как в детстве, потому что плач - это спутник детства. Ты не можешь выразить ничего словами или жестами, ты не можешь обличить свою боль в картинах или скульптурах, но ты плачешь, плачешь, плачешь… Влажная красная пелена клубилась перед глазами, стекала по щекам, и когда я вытерла её, то увидела на трясущихся ладонях настоящую тёплую кровь, а не слёзы. Кровь, не разбавленную ничем кроме выступившего на коже холодного пота.

– Господи всемогущий!!! - завопила я, сжав кулаки, и сама испугалась той истерики, что звенела в моём голосе. - Что я тебе сделала?!! Ты забрал у меня всех - но что я тебе сделала?!! Я пришла к тебе за помощью!! Помоги мне!!. - рыдания вырвались из меня странным пугающим звуком. - Господи, помоги же мне!… Хоть кто-нибудь…

Он посмотрел на меня, ещё живой, но уже распятый на грубо сбитом из брёвен кресте. Его худое избитое тело укрыла спёкшаяся корка из пота и крови, но Он ещё был жив. И Его глаза, измученные, покрасневшие, впалые глаза смотрели на меня из-под сени чёрного тернового венка, шипы которого вонзились в Его высокий, иссечённый мимическими морщинами лоб. Я видела, как пошевелились Его дорожащие пальцы на руках и ногах, прибитых кольями к бревну и извергающими ручейки крови. Казалось, Он хотел сойти с креста и по этой красной дорожке прийти ко мне.

Ветер завыл ещё ожесточённей, как стая волков в зимнем лесу, и заставил голоса на секунду умолкнуть.

Я плакала навзрыд от окутавшего меня страха, но легко, как никогда в жизни. Что-то чёрное глубоко во мне, какой-то ехидный, до злости насмешливый голос сквозь непрерывный звон бубенцов шипел мне, чтобы я развернулась и бежала прочь из этого места. Куда угодно только подальше.

Этот голос приводил меня в ужас, но я не могла или не хотела, у меня уже не было сил ни на что. Я сидела в луже крови, сгибаясь под тяжестью мокрых крыльев и смотрела вперёд, на распятье.

Он был жив, Он был жив, хоть это казалось невероятным! Его губы, разбитые, потрескавшиеся, шевельнулись, будто Он хотел что-то сказать.

Будто Он звал меня по имени.

Я ощущала, как онемели от холода пальцы на руках и ногах, как прилипло к коже противно-мокрое платье, но я заставила себя двинуться вперёд, к Нему. Я тряслась от каждого усилия и ползла, с шипеньем выжигая следы на промокшем красном ковре, я была противна этой церкви, но я ползла вперёд, и жар во мне разгорался, поднимая свои языки в рассудку.