Бобо в раю. Откуда берется новая элита - [6]
Некоторые пункты этого кодекса едва ли можно назвать актуальными – акцент на военной доблести, идеи о необходимости подавать личный пример согражданам, о возможности посредничества между Богом и человеком. И поскольку упадку протестантской элиты никто не посвятил такой прекрасной элегии, как «Леопард», где Джузеппе Томази ди Лампедуза оплакал упадок сицилийской аристократии, или такой элегантной эпитафии, какой Ивлин Во проводил британскую аристократию в «Возвращении в Брайдсхед», мы по-прежнему смотрим на ушедших WASP’ов с определенной долей восхищения, несмотря на роковые пороки расизма, антисемитизма и кастовости.
Традиции служения обществу, которыми следовали лучшие представители протестантской элиты, остаются непревзойденными. Их устремления не всегда были ясными, зато про долг они отлично всё понимали. Они пестовали хорошие манеры и самоконтроль, и в ретроспективе они кажутся более весомыми, нежели мы, пришедшие им на смену, возможно, потому, что им пришлось большим пожертвовать. Подобно Джорджу Бушу-старшему, молодые джентльмены не задумываясь шли добровольцами на фронт во время Второй мировой. В обеих мировых войнах погибло непропорционально больше отпрысков именно привилегированных протестантских семей. В отличие от последовавших неутомимо бунтовавших поколений, эти юноши были немногословны и сдержанны. Они также были значительно менее склонны к нарциссизму. «Ты слишком много говоришь о себе, Джордж», – посетовала Бушу его мать на пике президентской кампании 1988 года. А главное – это они стояли у руля Америки в ходе самого успешного для этой страны столетия, они же выстроили многие институции, которыми образованная элита охотно пользуется и сегодня.
Эпоха перемен
Англиканские невесты с их предками из ранних поселенцев, воспоминаниями о первом бале и женихами из высшего света блистали на страницах свадебных объявлений в 1959 году, а их мир уже висел на волоске. Потрясшие основы реформы, как и многие другие важнейшие решения, созрели в приемных комиссиях университетов. Без лишней шумихи и привлечения общественного внимания преподаватели положили конец протестантской элите. В истории Гарварда, рассказанной Ричардом Херрнштейном и Чарльзом Мюрреем в первой и наименее противоречивой главе их книги «Кривая колокола», дан краткий пересказ важнейших событий. В 1952 году большинство первокурсников Гарварда были выходцами из тех же бастионов WASP-истеблишмента, что упоминались на свадебных страничках «Нью-Йорк таймс»: частные школы Новой Англии (только Андовер и Эксетер поставляли до 10 процентов курса), манхэттенского Ист-Сайда, главной ветки Филадельфии, Шэйкер-Хайтс в Огайо, Голд-Кост в Чикаго, Гросс-Пойнт в Детройте, Ноб-Хилла в Сан-Франциско и так далее. Две трети таких абитуриентов становились студентами. А у сыновей выпускников Гарварда вероятность поступления составляла 90 процентов. Средний бал в устном тесте на академические способности составлял 583 – показатели неплохие, но не заоблачные. Тот же показатель по университетам Лиги плюща в целом был тогда ближе к 500 баллам.
Потом начались перемены. К 1960 году проходной бал в устном тесте на академические способности достиг 678, а в тесте по математике 695 – это уже больше похоже на заоблачные показатели. Среднестатистический первокурсник 1952 года едва попадал в крайние снизу десять процентов свеженабранного потока 1960 года. Более того, курс 1960-го представлял собой куда более широкий социоэкономический срез. Толковые ребята из Квинса, Айовы или Калифорнии, которые десять лет тому назад и подумать не смели о подаче документов в Гарвард, теперь сдавали экзамены и поступали. Из колледжа, обслуживающего главным образом элиту северо-восточных штатов, Гарвард стал мощным университетом, собирающим под своей сенью все больше способной молодежи со всей страны. И переход этот был повторен практически всеми престижными вузами. К примеру, в футбольной команде Принстона в 1962 году было 62 юноши, и только десять процентов из них закончили частные школы. Тремя десятилетиями ранее принстонская команда полностью состояла из выпускников частных школ.
Как это произошло? В своей книге «Большой тест» Николас Леманн дает весьма убедительный ответ. Эта история замечательна тем, что протестантская элита сама себя погубила, причем из наилучших побуждений. После Второй мировой президентом Гарварда стал Джэймс Брайант Конант – представитель верхушки протестантской элиты. Тем не менее Конанта всерьез беспокоила перспектива развития Америки в сторону усиления наследственной аристократии, состоящей из благовоспитанных юношей, подобных тем, которых он обучал в Кембридже. Конант мечтал заменить эту элиту новой, главенствующее положение которой основывалось бы на личных достоинствах. Он не рассчитывал на широкие образованные слои населения, принимающие верные решения демократическим путем. Вместо этого он возлагал надежды на избранный класс хранителей знаний, которые после обучения в элитарных университетах посвятили бы себя беззаветному служению обществу.
Чтобы найти этих хранителей, Конант привлек Генри Чонсея, выпускника Гротона и Гарварда, прихожанина англиканской церкви, потомка первых пуритан. Масштабного видения общества будущего у Чонсея не было, и сфера его интересов имела характер узкоспециальный – он горячо верил в стандартизированные тесты и большие перспективы социологии. Как другие энтузиасты посвящают себя железным дорогам, атомной энергии или интернету, так Чонсей был без ума от тестов. Он был уверен, что это потрясающий инструмент, который даст экспертам возможность измерять человеческие способности и управлять обществом на более справедливых и рациональных основаниях. В итоге, заняв пост главы Службы образовательных тестов, создавшей базовый тест на академические способности, Чонсей стал одним из немногих социальных инженеров, которым довелось практически полностью воплотить свои идеи в жизнь. Леманн в своей работе заключает, что сегодня мы живем в мире, созданном Конантом и Чонсеем и их инициативой по смене собственной элиты на новую, основанную на личных способностях, во всяком случае, в той мере, насколько тест на академические способности может их выявить.
Откуда берется характер? Заложен ли он в нас генетически, формируется как результат давления обстоятельств или это итог каждодневной работы над собой? В поисках ответа на эти вопросы Дэвид Брукс изучил истории выдающихся людей, каждый из которых вел борьбу со своим несовершенством, смог осознать свои слабости, победить и выработать сильный характер. О том, как им это удалось, почему они решили выбрать путь преобразований и что именно делали, – рассказывает эта книга. Вас ждут вдохновляющие истории о жизненных перипетиях ярких личностей, которые говорят: «Да, можно разбудить свои лучшие личные качества и полностью реализовать себя». На русском языке публикуется впервые.
Один из главных научно-популярных бестселлеров последнего времени, книга о том, как наши инстинкты и эмоции формируют наш характер и, в конце концов, определяют всю нашу жизнь – и личную, и общественную. Но одновременно это и увлекательный семейный роман, написанная с большим юмором история двух наших современников – их любви, их карьеры, взросления, странствия по жизни и все более тесного слияния друг с другом. Есть много книг, рассказывающих о том, как мы живем. “Общественное животное” – это книга о том, почему мы живем именно так.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
1990 год. Из газеты: необходимо «…представить на всенародное обсуждение не отдельные элементы и детали, а весь проект нового общества в целом, своего рода конечную модель преобразований. Должна же быть одна, объединяющая всех идея, осознанная всеми цель, общенациональная программа». – Эти темы обсуждает автор в своем философском трактате «Куда идти Цивилизации».
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Украинский национализм имеет достаточно продолжительную историю, начавшуюся задолго до распада СССР и, тем более, задолго до Евромайдана. Однако именно после националистического переворота в Киеве, когда крайне правые украинские националисты пришли к власти и развязали войну против собственного народа, фашистская сущность этих сил проявилась во всей полноте. Нашим современникам, уже подзабывшим историю украинских пособников гитлеровской Германии, сжигавших Хатынь и заваливших трупами женщин и детей многочисленные «бабьи яры», напомнили о ней добровольческие батальоны украинских фашистов.
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.
В центре эстонского курортного города Пярну на гранитном постаменте установлен бронзовый барельеф с изображением солдата в форме эстонского легиона СС с автоматом, ствол которого направлен на восток. На постаменте надпись: «Всем эстонским воинам, павшим во 2-й Освободительной войне за Родину и свободную Европу в 1940–1945 годах». Это памятник эстонцам, воевавшим во Второй мировой войне на стороне нацистской Германии.