Блюз черных дыр и другие мелодии космоса - [11]
Желая исполнить свой гражданский долг, Джон Уилер, в числе других, принялся заниматься военными разработками, несмотря на давление со стороны семьи и вынужденную приостановку собственных научных изысканий. Прежде, пока долг не призвал его, он нередко слушал новости по радио в чайной комнате принстонского Fine Hall, где царила подчеркнуто интеллигентная, в подражание атмосфере британских университетов, обстановка. Хотя Уилер и дружил с учеными-эмигрантами, в том числе близко – с Альбертом Эйнштейном, он все же считал, что слухам о немецких зверствах верить нельзя. И он им не верил. По его собственным словам, коллеги приходили в ужас, когда видели, как он беззаботно просматривает материалы нацистской пропаганды, приходившие ему, члену Немецкого физического общества, по почте. В своей автобиографии Уилер описывает, как симпатизировал Германии, веря, будто немецкое господство принесет Европе стабильность, рассказывает о своем разладе с родителями и о том, как постепенно, на протяжении войны, менялось его отношение к Германии. Уилер откровенно пишет о своих заблуждениях, которые он со временем осознал, и о том, как пришел к взаимопониманию с родителями, потому что не смог закрывать глаза на все накапливавшиеся свидетельства об ужасах фашистского режима. “Сейчас, по прошествии более пятидесяти лет, трудно воссоздать мой образ мыслей в то время. – признается ученый. – Даже когда я прилагал все усилия, чтобы помочь победить Германию, я твердо верил, что все люди по своей сути хорошие. К концу войны я был уже не так глуп. Но лишь посетив в 1947 году Освенцим, я полностью осознал кромешный ужас немецкого варварства”.
Джон Арчибальд решил внести свой вклад в военный проект, когда США 8 декабря 1941 года, на следующий день после атаки на Перл-Харбор, объявили войну Японии. Физики на время приостановили академические исследования и разъехались по стране, чтобы применить свои профессиональные навыки в Фанерном дворце Массачусетского технологического института и в лабораториях ядерных исследований в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико, и в Оук-Ридже, штат Теннесси. В начале 1942 года Уилер работал в Чикаго, затем он перебрался в штат Делавэр, а в 1944-м уже трудился над созданием и запуском гигантских плутониевых реакторов, которые должны были обеспечить США атомной бомбой для победы над Германией, в Хэнфорде, штат Вашингтон. Через несколько недель после запуска реакторов Уилер узнал, что его младший брат Джо, воевавший в Европе, пропал без вести. Это трагическое обстоятельство еще более укрепило Уилера в мысли о том, что США необходимо срочно разработать ядерное оружие. Он пишет: “Тело Джо, разложившееся до костей, нашли в апреле 1946 года. Восемнадцать месяцев оно пролежало рядом с телом его однополчанина в окопе на холме, где оба были убиты”. Когда его спрашивают, что он думает об использовании атомного оружия, Уилер отвечает так, как написал в своей автобиографии: “Нельзя забывать о том, что если бы программа по созданию атомной бомбы началась на год раньше и годом ранее завершилась, были бы спасены 15 миллионов жизней, и жизнь моего брата Джо в том числе”.
В 1950 году Уилер – по соображениям национальной безопасности, в связи с эскалацией холодной войны – присоединился к работе по созданию водородной бомбы. Многие друзья и коллеги ученого не соглашались с подобными доводами и осуждали его за участие в этом проекте. Раздоры огорчали Уилера, но он стоял на своем. Даже Оппенгеймер поначалу выступал против программы по созданию водородной бомбы – оружия потенциально неограниченной мощности. (Позже, правда, он все-таки работал в этом проекте.) Хотя Джон Уилер (в отличие от Эдварда Теллера[11]) не свидетельствовал против Оппенгеймера на слушании 1954 года по допуску последнего к секретным исследованиям, он не был полностью не согласен со свидетельскими показаниями и принятым в итоге решением. Я специально формулирую вот так вот аккуратно, используя замысловатую конструкцию с двойным отрицанием, поскольку считаю себя не вправе более четко описать отношение Уилера к тому процессу над Оппенгеймером. Но Кип, лично разговаривавший об этом с Уилером, сказал, что я могла бы выразиться проще: “Уилер был согласен”.
Уилер также не был абсолютным противником работы Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, как не был и всецело против антикоммунистического угара, когда общественность ставила ученым в вину то, что они отмалчивались, живя в своем академическом мире отвлеченных идей. (Отцу Рая, кстати, было чего опасаться в те подцензурные времена. Он уничтожил все фотографии, на которых был запечатлен вместе с Лениным и Троцким, и, по словам Рая, “врал напропалую”. Он даже попросил сына переписать медицинские карты своих пациентов, используя код на основе греческого алфавита [а вместо а, в вместо b и т. д.]: кто-то из них, подобно самому Вайссу-старшему, мог увлекаться коммунистическими идеями, бывшими тогда в некотором смысле модными среди европейцев. Ведь любого человека, заподозренного в коммунистической деятельности, заставили бы выдать имена сообщников, включая и имя Фредерика Вайсса. Не исключено, что Уилер не слишком бы возражал против этого.)
