Блю из Уайт-сити - [99]

Шрифт
Интервал

Изменюсь ли я после сегодняшнего дня? Или мы меняемся каждый день? Я боюсь. Меня пугает будущее. В прошлом спокойнее, даже если оно себя изжило. Я хотел бы остаться в нем. Но не могу. Не должен.

Какие странные мысли. Подхожу к стойке с компакт-дисками. Сейчас хочется чего-нибудь старого, знакомого, успокаивающего, и я выбираю «Frankʼs Wild Years» Тома Уэйтса. Грустная мелодия, голос надрывается, как ревущий экскаватор.

Не торопясь достаю одежду. Все новое, с иголочки. Это похоже на церемонию возрождения. Но чтобы возродиться, надо сначала умереть.

Свадьба — это одновременно и похороны.

Сегодня мне предстоит расстаться с последней частью себя прошлого. Если, конечно, хватит смелости завершить начатое. Ведь еще не поздно. Надо только позвонить. Минутное дело. Будет, конечно, неловко и неприятно. Люди расстроятся. Мама этого не перенесет.

Но пройдут месяцы, годы, и все рассосется. Все рассасывается, в конце концов.

Я подхожу к телефону, но трубку не поднимаю. Кино / жизнь. Правильный ответ / правда. Прошлое / будущее. Всегда приходится выбирать. А как хотелось бы не мучиться с выбором. Жизнь была бы намного легче, если бы все происходило само по себе. В какой-то степени так оно и происходит. Ураган обстоятельств сметает наши жалкие попытки на что-то повлиять.

В проезжающей машине орет приемник: неведомая душа моего современника повествует о любви, о достоинстве и сексуальных победах. Я жду, пока машина не исчезнет из виду. Долго смотрю на разложенную на кровати одежду. Она упакована в пакеты из химчистки или из магазина, и от легкого ветра целлофан похрустывает. Снова слышны жалобные стоны Тома Уэйтса.

Слева направо. Пара темно-серых трусов от Кэлвина Кляйна, тридцатый размер. Они на размер маловаты, но я не могу смириться с тем, что раздался на пару сантиметров. Белая шелковая рубашка от Армани, тонкая, со стоячим воротничком и одним карманом. Новенькие туфли от Гуччи. Черные носки от Муджи.

Костюм. От Прада. Однобортный, на трех пуговицах, приталенный, черный кашемир, брюки на молнии, без отворотов. Ремень крокодиловой кожи от Малбери. Одинокая белая гвоздика в вазе у изголовья кровати ждет, когда ее срежут и засунут в петлицу. Темно-зеленый шелковый галстук — единственное цветное пятно.

Свадьба назначена на двенадцать. В голове неожиданно возникает образ женщины, на которой я собираюсь жениться: она крутится и вертится (как фигурка в музыкальной шкатулке) в белом платье перед зеркалом. Интересно, что чувствуют женщины? Одолевают ли их сомнения? Интересно, что они надевают под платье? Я думаю о лиловых, влажных губах под прохладной белой тканью.

Иду в ванную, принимаю горячий, обжигающий душ. Комната заполняется паром, зеркала запотевают, а мебель становится призрачной, как в тумане. Потом погружаюсь в воду и вздрагиваю — такая она горячая. Довольно долго сижу без движения. Звонит телефон, еще раз, но я не подхожу.

Я заполняю ладонь изумрудным гелем для бритья, размазываю его по лицу, встаю перед зеркалом. Геля слишком много. Изумрудные капли падают с подбородка в раковину. Постепенно я снимаю всю пену бритвой: лицо чистое. Слева на шее небольшой порез с проступающей кровью. Крошечные пузырьки прилипли к стенкам раковины. Сквозь призму накопившейся воды сток кажется огромным и искривленным.

Я выхожу из ванной, вытираюсь и прикладываю кусок туалетной бумаги к порезу. Глубоко вздохнув, иду в спальню и одеваюсь. Кашемир костюма приятно облегает тело, контрастируя с жестким, давящим воротничком рубашки.

Одевшись, снова смотрю на себя. Вид у меня сосредоточенный и серьезный, не очень привлекательный. Я как будто наблюдаю за своей жизнью со стороны, отсутствующим взглядом, с отрешенным восторгом. Съемка нарочито замедленная. Противоестественное спокойствие заполняет комнату.

Я не знаю, что делать дальше. Хожу по квартире, словно проверяя себя на всамделишность. Чувствую, как мой собственный вес придавливает меня.

У стены с фотографиями друзей останавливаюсь. Они смотрят на меня, почти все с улыбкой. Ушедшие улыбки моего прошлого.

Один из снимков привлекает мое внимание. Лягушатник. Я, Колин, Тони и Нодж улыбаемся в объектив. Лица размыты, как на картинах импрессионистов. В фокус попала задняя стенка бассейна, на которой играют солнечные блики. Все такие молодые.

Мы обняли друг друга и слегка раскачиваемся на воде. У каждого в руке по банке с пивом. Можно даже название разглядеть — «Хофмайстер». Раньше я не замечал, что рука Колина крепко сжала мое плечо, он ухватился за меня, словно спасая свою жизнь. Костяшки его пальцев побелели. Мускулы на бедрах напряжены, как будто он борется с желанием встать на ноги. В воде плавает футбольный мяч. Всего этого я раньше не замечал. Странно все-таки. Можно смотреть на одну и ту же вещь тысячи раз и потом в какой-то момент увидеть нечто совершенно новое.

Звонок в дверь прерывает мои размышления, и я вздрагиваю. Нервно приглаживаю волосы. Ботинки скрипят по паркету, похоже на эхо. Открываю дверь. Это Нодж. Джон.

Он чисто выбрит: не только лицо, но и голова, обритая под ноль. На нем красивый синий костюм, белоснежная рубашка, темный однотонный галстук. В петлице белая гвоздика. Он загорел, похудел килограммов на пятнадцать. Вместо округлостей на лице проступили скулы. Нодж курит — «Житан» — с непревзойденным изяществом. Сросшиеся брови аккуратно выщипаны и расчесаны.


Еще от автора Тим Лотт
Любовные секреты Дон Жуана

«Все существующее – иллюзия. Правда – ложь. Миром правит парадокс. И это дает надежду», – считает герой романа. Разуверившись в любви, он обратил взор внутрь себя и с удивлением обнаружил в своем черно-белом мире мириады оттенков серого. И решил разобраться: Что случилось с женщинами? Что случилось с ним самим? Что вообще случилось?


Штормовое предупреждение

"Штормовое предупреждение" — роман Тима Лотта, посвященный эпохе 80-х.


Запретное видео доктора Сеймура

Эта книга — про страсть. Про, возможно, самую сладкую и самую запретную страсть. Страсть тайно подглядывать за жизнью других людей. К известному писателю приходит вдова доктора Алекса Сеймура. Недавняя гибель ее мужа вызвала сенсацию, она и ее дети страдают от преследования репортеров, от бесцеремонного вторжения в их жизнь. Автору поручается написать книгу, в которой он рассказал бы правду и восстановил доброе имя покойного; он получает доступ к материалам полицейского расследования, вдобавок Саманта соглашается дать ему серию интервью и предоставляет в его пользование все видеозаписи, сделанные Алексом Сеймуром.


Рекомендуем почитать
История Мертвеца Тони

Судьба – удивительная вещь. Она тянет невидимую нить с первого дня нашей жизни, и ты никогда не знаешь, как, где, когда и при каких обстоятельствах она переплетается с другими. Саша живет в детском доме и мечтает о полноценной семье. Миша – маленький сын преуспевающего коммерсанта, и его, по сути, воспитывает нянька, а родителей он видит от случая к случаю. Костя – самый обыкновенный мальчишка, которого ребяческое безрассудство и бесстрашие довели до инвалидности. Каждый из этих ребят – это одна из множества нитей судьбы, которые рано или поздно сплетутся в тугой клубок и больше никогда не смогут распутаться. «История Мертвеца Тони» – это книга о детских мечтах и страхах, об одиночестве и дружбе, о любви и ненависти.


Верхом на звезде

Автобиографичные романы бывают разными. Порой – это воспоминания, воспроизведенные со скрупулезной точностью историка. Порой – мечтательные мемуары о душевных волнениях и перипетиях судьбы. А иногда – это настроение, которое ловишь в каждой строчке, отвлекаясь на форму, обтекая восприятием содержание. К третьей категории можно отнести «Верхом на звезде» Павла Антипова. На поверхности – рассказ о друзьях, чья молодость выпала на 2000-е годы. Они растут, шалят, ссорятся и мирятся, любят и чувствуют. Но это лишь оболочка смысла.


Двадцать веселых рассказов и один грустный

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сон в начале века

УДК 82-1/9 (31)ББК 84С11С 78Художник Леонид ЛюскинСтахов Дмитрий ЯковлевичСон в начале века : Роман, рассказы /Дмитрий Стахов. — «Олита», 2004. — 320 с.Рассказы и роман «История страданий бедолаги, или Семь путешествий Половинкина» (номинировался на премию «Русский бестселлер» в 2001 году), составляющие книгу «Сон в начале века», наполнены безудержным, безалаберным, сумасшедшим весельем. Весельем на фоне нарастающего абсурда, безумных сюжетных поворотов. Блестящий язык автора, обращение к фольклору — позволяют объемно изобразить сегодняшнюю жизнь...ISBN 5-98040-035-4© ЗАО «Олита»© Д.


K-Pop. Love Story. На виду у миллионов

Элис давно хотела поработать на концертной площадке, и сразу после окончания школы она решает осуществить свою мечту. Судьба это или случайность, но за кулисами она становится невольным свидетелем ссоры между лидером ее любимой K-pop группы и их менеджером, которые бурно обсуждают шумиху вокруг личной жизни артиста. Разъяренный менеджер замечает девушку, и у него сразу же возникает идея, как успокоить фанатов и журналистов: нужно лишь разыграть любовь между Элис и айдолом миллионов. Но примет ли она это провокационное предложение, способное изменить ее жизнь? Догадаются ли все вокруг, что история невероятной любви – это виртуозная игра?


Тополиный пух: Послевоенная повесть

Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.


Как я стал идиотом

«Как я стал идиотом» — дебютный роман Мартена Пажа, тридцатилетнего властителя душ и умов сегодняшних молодых французов. Это «путешествие в глупость» поднимает проблемы общие для молодых интеллектуалов его поколения, не умеющих вписаться в «правильную» жизнь. «Ум делает своего обладателя несчастным, одиноким и нищим, — считает герой романа, — тогда как имитация ума приносит бессмертие, растиражированное на газетной бумаге, и восхищение публики, которая верит всему, что читает».В одной из рецензий книги Пажа названы «манифестом детской непосредственности и взрослого цинизма одновременно».


Мой мальчик

Ник Хорнби (р. 1958) — один из самых читаемых и обласканных критикой современных британских авторов. Сам Хорнби определяет свое творчество, как попытку заполнить пустоту, зияющую между популярным чтивом и литературой для высоколобых".Главный герой романа — обаятельный сибаритствующий холостяк, не привыкший переживать по пустякам. Шикарная квартира, модная машина… и никаких обязательств и проблем. Но неожиданная встреча с мальчиком Маркусом и настоящая любовь в корне меняют жизнь, казалось бы, неисправимого эгоиста.


Каникулы в коме

«Каникулы в коме» – дерзкая и смешная карикатура на современную французскую богему, считающую себя центром Вселенной. На открытие новой дискотеки «Нужники» приглашены лучшие из лучших, сливки общества – артисты, художники, музыканты, топ-модели, дорогие шлюхи, сумасшедшие и дети. Среди приглашенных и Марк Марронье, который в этом безумном мире ищет любовь... и находит – правда, совсем не там, где ожидал.


99 Франков

Роман «99 франков» представляет собой злую сатиру на рекламный бизнес, безжалостно разоблачает этот безумный и полный превратностей мир, в котором все презирают друг друга и так бездарно растрачивается человеческий ресурс…Роман Бегбедера провокационен, написан в духе времени и весьма полемичен. Он стал настоящим событием литературного сезона, а его автор, уволенный накануне публикации из рекламного агентства, покинул мир рекламы, чтобы немедленно войти в мир бестселлеров.