Блю из Уайт-сити - [69]

— Хрен его знает.

Снова ругается. Очевидно, Вронки сильно расстроена. Но я чувствую, что она оправдывается. Надо продолжать наступление.

— Ну, так расскажи мне. Почему ты решила выйти за меня замуж?

— Давай не будем, Фрэнки.

— Почему? Почему? Почему?

Она посмотрела на меня: в глазах недобрый огонь.

— Ты правда хочешь это знать?

— Да, я хочу это знать.

— Ладно. Потому что лампочка перегорела.

— Что?

— Перегорела лампочка на вывеске ресторана.

— О чем это ты, черт побери?

Теперь защищаться приходится мне. Я растерян и сбит с толку. Вероника грустная, но решительная. Мне вдруг расхотелось, чтобы она говорила. Но она продолжает, ровным, тихим, монотонным голосом.

— Когда ты сделал мне предложение, я растерялась и не знала, как реагировать. На самом деле я была почти уверена, что откажу. Мне казалось, ты слишком… молод. Дело не в возрасте. Молод по сути. Ты не видел того, что видела я. В больнице. Мертвых детей на каталке, с извиняющимися лицами. Изнасилованных и задушенных женщин. Мужчин с отказавшим сердцем и сгнившей печенью. Ты понимаешь, о чем я говорю. И я уже была готова сказать: извини, Фрэнки, не могу выйти за тебя. Но я не была абсолютно уверена. Оставалась какая-то легкая тень сомнения. И я оглянулась в надежде, вдруг что-то поможет мне определиться.

— И что это могло быть?

Вероника не обратила внимания на мой вопрос.

— Я внимательно разглядывала все вокруг. И увидела. Прямо передо мной, над твоей головой. Перегорели лампочки. На вывеске ресторана.

— Не понимаю. О чем ты?

— Помнишь, ресторан назывался «Дар Ангела». Ты это помнишь?

— Конечно, помню.

— Так вот, «р» и последняя «а» не горели. Понимаешь? Ты понимаешь?

— «Р» и «а» не горели. И что?

— То, что слова уже утратили свое изначальное значение. Они приобрели новый смысл.

Я стал с силой тереть родимое пятно, так что оно начало болеть.

— То есть надпись была «Да Ангел». И что из этого? — И вдруг до меня дошло. — Вывеска говорила «да», ты это имеешь в виду?

— Именно так. Там было написано «Да Ангел».

— «Да Ангел». И ты согласилась выйти за меня, потому что на вывеске не горели две буквы.

— Не только потому, что они не горели. Не только потому, что в результате получилось «да». Но еще и потому, что это был в буквальном смысле знак.

— Да, знак, обозначающий всего лишь название ресторана. Место твоего пребывания.

— Дело в том, что расположение лампочек организовано так, чтобы передать людям определенную информацию. Именно для этого существуют буквенные значки и составленные из них вывески. Они несут некое послание. И в этот момент я поняла, мне стало ясно: нужно сказать «да». Понимаешь, я верю, что у меня есть ангел-хранитель. Я серьезно. И тут: «Да Ангел». Как я могла ослушаться? Некто передавал мне послание. Окружающий мир разговаривал со мной, Фрэнки. Он и с тобой разговаривает. Я не могу этого объяснить. Я доверяю логике. И я умею рассуждать логически. Но логика — это еще не все.

Я был поражен. Помню, как в ресторане меня охватила паника: я представлял себе, что она взвешивает все «за» и «против» — ее желания, надежды, ее любовь ко мне, ее страх дать определенный ответ. Я помню это затянувшееся, неловкое молчание.

Оказывается, она согласилась только потому, что перегорели эти чертовы лампочки на вывеске.

Мне кажется, в этот момент у меня буквально отвисла челюсть, так обычно изображают удивление в мультиках. Некоторое время мы молчали, но тишина не угнетала. Потом я снова принял эстафетную палочку.

— Что ж, спасибо за информацию. По крайней мере, теперь стало ясно, что ни моя внешность, ни мои качества не были частями этого уравнения. Но мне непонятно, какое отношение это имеет к нашему разговору. Мы ведь говорим не о том, почему решили пожениться.

— Мы говорим именно об этом, — еле слышно сказала Вероника.

— Мы говорим о том, почему не можем провести сегодняшний день вместе. Ты понимаешь? Я не виноват… что ты родилась именно четырнадцатого августа. Я знаю этих ребят уже сто лет.

С видом победителя Вероника нарочито медленно кладет кассету обратно в сумку.

— А меня ты знаешь всего лишь полгода.

— Да.

— Так что это простая арифметика.

Про себя я думаю: «Да, это простая арифметика». Но вслух говорю:

— Нет. Однако мне кажется нехорошо бросать всех своих друзей, как только ты… когда… — Я хотел сказать «влюбился», но тут же понимаю, что от этого мое заявление станет только более запутанным. — В тот момент, когда у тебя появляется новая подружка.

Получилось еще хуже. Я пытаюсь загладить сказанное и выкрутиться, но уже поздно. Вероника говорит жестким, одетым в броню голосом:

— Ты опоздаешь.

Нож опять скребет хлебец. Она не ест, просто намазывает масло на хлеб снова, и снова, и снова. Я не двигаюсь. Она права. Если я не выйду сейчас, то опоздаю.

— Я совсем не то хотел сказать. Извини. Понимаю, как это прозвучало. Будто ты просто очередная подружка. Конечно же, это не так. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

— Очевидно, не так, как к своим друзьям. Их-то ты любишь.

— Да, но любовь к друзьям — совсем другое.

Когда Вероника снова начинает говорить, голос у нее меняется. В нем есть раздражение и замешательство, но злобы меньше.