Блю из Уайт-сити - [34]

Мы говорили о Тони. И хотя они не общались с глазу на глаз, я был поражен потоками брани, которые Рут на него обрушила.

— Этот парень ненавидит женщин, ненавидит черных, ненавидит голубых. Он профессиональный ненавистник.

— Ты не права. Он просто подначивает. Он бросает идею, чтобы спровоцировать собеседника.

— Он может срастись с этой привычкой. То, что было шуткой, может стать его натурой. Я понимаю, что ему это кажется шуткой. Так же, как и тебе. Но это не шутка. Совсем не шутка.

Я защищал Тони, хотя не мог не задуматься над словами Рут. Я думал о том, что он всегда пользовался женщинами как туалетной бумагой, о том, как он смеялся над ними у них за спиной. Я думал о том, как он называл негров ниггерами, при этом утверждая, что он абсолютно лишен предрассудков и может говорить, что угодно, не испытывая политкорректной вины.

А ведь все это были издевательства, насмешки.

— Да.

И тут прозвенел прощальный звонок — Рут допила свое пиво. Она посмотрела прямо мне в глаза и сказала, что опасается ехать домой, поскольку слишком пьяна, и нельзя ли ей заехать ко мне выпить кофе, чтобы немного прийти в себя.

Даже тогда я не понял, что в этом крылось нечто помимо искреннего желания развеять хмель, поэтому, когда она набросилась на меня на лестничной площадке и начала целоваться, я был искренне удивлен. Внутренняя борьба длилась не дольше десятой доли секунды, а потом я ответил на поцелуй. Она начала дышать так, как будто только что пробежала лондонский марафон, из чего я сделал вывод, что она возбуждена. И тут же почувствовал, как в штанах вырастает нешуточных размеров конструкция.

Мы вломились в мою квартиру, продолжив целоваться уже внутри. Рут пропахла выкуренными сигаретами и пивом «Директорс Биттер», но за этой не самой ароматной завесой угадывалась необузданная страсть.

В какой-то момент Рут оттолкнула меня и решительно заявила:

— Так нельзя, Фрэнки. Это ужасно.

Однако я понимал, что произнесенные ею слова рассчитаны лишь на то, чтобы в памяти сохранился некий оправдательный момент и наутро не так мучили угрызения совести. Что касается моей нравственности, в обычные дни призраком витающей надо мной, то в этот раз она была сметена под напором гормонов и наполнявшей пенис крови, и я набросился на Рут, пытаясь стащить с нее свитер и увидеть, наконец, давно вожделенный бюст. Когда спустя несколько секунд мне это удалось, последние мысли о Нодже исчезли без следа, и я, тяжело дыша, навалился на нее. И, наверное, отскочил бы от ее упругих шаров, как на батуте, не прижми она меня с силой к себе, при этом звуки, которые она издавала, наводили на мысль, что она умирает, но умирает радостно. Я счел это, и не без основания, призывом к действию, а потому сразу приступил к вторжению.

Это было поразительно. Это было невероятно. Она кончила раз пять, и каждый раз ее оргазм длился вечность, и я знаю, что это было по-настоящему, потому что кровь приливала ко всему ее телу, от головы до пят, кожа покрывалась чудесным розовым глянцем, спадавшим лишь несколько минут спустя и появлявшимся вновь при следующем оргазме. Это был лучший секс за всю мою прошлую и, возможно, будущую жизнь.

Когда все закончилось, она лежала рядом и, пытаясь оправдаться, объясняла, какой дерьмовый у них с Ноджем секс, как он признается ей в любви, но при этом в их отношениях страсть полностью отсутствует, и я понял, что ничего не изменилось, что она совсем мне не нравится. А поняв это, уже не в силах был сдержать нахлынувшее раскаяние. Меня мутило от сознания вины и отвращения к себе.

Проснувшись утром, я с облегчением обнаружил, что от Рут осталась лишь вмятина на подушке. Я потянулся, закурил и позвонил Ноджу. Его голос в трубке звучал бодро и весело. Очевидно, Нодж не был в курсе второй части вчерашнего вечера, но я не представлял, что именно ему известно. Рассказала ли Рут про выпивку, опустив последующий секс? Я не мог вообще не обмолвиться об этом вечере, знать бы только, что наговорила ему Рут: вдруг я что-то скажу, а она — нет, тогда я все испорчу.

— Как ты, Фрэнки? Что нового?

Этого вопроса я и боялся. И начал судорожно искать повод прервать разговор.

— Нодж… подожди, там кто-то звонит в дверь. Я сейчас.

Я закрыл трубку рукой, отчаянно надеясь, что на меня снизойдет вдохновение, но в голове было пусто. Эх, перекинуться бы парой слов с Рут, чтобы понять, что делать дальше. Я подождал несколько секунд и снова поднес трубку к уху. Я решился. Назад пути нет.

— Нодж, мне надо кое-что тебе сказать.

— Что, Фрэнки? — это уже был голос Рут.

— Рут! Слава Богу! Он еще там?

Я говорил тихо, опасаясь, что меня может услышать Нодж.

— Он пошел в туалет. Скоро придет. Ты как?

— Ужасно, — сказал я уже громко. — Чувствую себя полным дерьмом. Слушай, ради всего святого, ничего ему не говори. Мы никуда не ходили вчера. Сидели дома и смотрели телевизор.

— Да, — приглушенно проговорила она и тут же защебетала в полный голос: — Вчера ночью все было здорово. Правда, так много народу, что не протолкнуться.

Понятно. Про паб он в курсе, но об остальном она промолчала.

— Рут, никогда не рассказывай ему о том, что было вчера. Это разрушит нашу дружбу. И мы больше не должны так делать.