Блуждающая звезда - [60]

Я хотела высвободиться и уйти, но он так крепко держал меня за руку, что убежать не было никакой возможности. На пустынном холме царила тишина, лагерь был очень далеко. Блеск глаз Саади пугал, но и волновал меня.

— Я хочу, чтобы ты ушла со мной, — сказал он. — Мы переправимся на другой берег реки и доберемся до Аль-Муджиба, долины, где я родился. Ты станешь моей женой и родишь мне сыновей, если Аллах захочет.

Он говорил очень спокойно и рассудительно, с радостью во взоре. Это привлекало и пугало меня.

— Если ты согласна, мы сегодня же возьмем хлеба, немного воды и пойдем через горы. — Саади указал рукой на темневшие на востоке отроги.

Солнце выплывало на пустынную гладь небес, заставляя землю сиять новым блеском. Внизу, у подножия холма, темнел лагерь. В небо поднимался дым, у колодца собирались женщины, дети шлепали босыми ногами по пыли.

— Ответь мне, Неджма. Скажи да — и мы уйдем, сегодня же. Никто нас не удержит.

— Это невозможно, Саади. Я не могу уйти с тобой.

Его глаза потемнели. Он отпустил мою руку и сел на камень. Я устроилась рядом с ним. Мне так хотелось уйти с Саади, что я слышала, как колотится в груди сердце. Я начала говорить, чтобы заглушить этот звук. Я говорила об Аамме Хурии, о Румии и о ребенке, который должен родиться. Я рассказала об Акке, моем родном городе, куда я обязательно должна вернуться. Он слушал молча, устремив взгляд на долину, где по улицам лагеря-тюрьмы сновали крошечные, как муравьи, люди, торопясь набрать воды из колодца. Наконец сказал:

— Я думал, что правильно все понял, что ты звала меня, что ночью с тобой говорил Аллах.

Голос Саади звучал ровно, но так печально, что мне захотелось плакать, а сердце снова забилось сильнее, потому что я хотела уйти с ним. Я взяла в ладони его длинные тонкие пальцы со светлыми, на фоне темной кожи, ногтями. Я ощущала биение тока крови под кожей.

— Возможно, однажды я уйду, Саади. Но не теперь. Ты на меня злишься?

Глаза Саади просияли улыбкой.

— Так вот что повелел тебе Аллах! Значит, я тоже остаюсь.

Мы немного прошлись и оказались перед входом в убежище Саади, и я увидела, что он собрал вещи в дорогу. Еду в чистой тряпице и бутылку воды с привязанной к горлышку бечевкой.

— Когда война закончится, мы отправимся в Акку. Там много источников, и нам не придется ходить за водой.

Саади развернул тряпицу, мы сели на землю и поели хлеба. Солнце прогнало утреннюю прохладу. Внизу просыпался лагерь, на холм карабкались ребятишки. По небу с резким криком пронеслась птица. Мы дружно рассмеялись, потому что очень давно не видели птиц. Я положила голову на плечо Саади. Я слушала, как он тихим певучим голосом рассказывает о долине, где вместе с братьями пас стада на берегах подземной реки Аль-Муджиб.

* * *

Потом наступила зима, и жизнь в лагере Нур-Шамс стала трудной. Мы попали сюда почти два года назад. Грузовик с продовольствием приезжал все реже — два или даже один раз в неделю. Случалось, грузовик не приезжал вовсе. Ходили слухи о войне, люди рассказывали ужасные вещи. Будто бы в Эль-Куде сгорел Старый город, а арабские боевики забрасывали горящие покрышки в подвалы домов и магазины. Грузовик привозил беженцев — мужчин, женщин и детей с осунувшимися лицами. Это были не бедные крестьяне, как в начале, а самые богатые люди Хайфы и Яффы — торговцы, адвокаты и даже один дантист. Когда они вылезали из грузовика, их окружали оборванные дети и кричали: «Деньги! Деньги!» Они бежали за ними, дергали за одежду и клянчили подачку, пока им не кидали несколько монет. Богатые беженцы не знали, где и как им устроиться в лагере. Некоторые спали под открытым небом, свалив чемоданы у ног и прикрывшись одеялом. Грузовик привозил для них сигареты, чай, галеты «Мария». Водители продавали им все это из-под полы, а бедняки стояли в очереди за мукой, молоком «Клим» и вяленым мясом.

Вновь прибывших окружали и забрасывали вопросами: «Откуда вы? Что нового? Иерусалим и вправду горит? Кто знает моего отца, старика Серайя, он живет на дороге к Эйн-Карем? Ты видел моего брата? Он живет в самом большом доме Сулеймана, там, где мебельный магазин? А мой магазин тканей у Дамаскских ворот уцелел? А моя лавка гончарных изделий неподалеку от мечети Омара? А мой дом в Аль-Аксе, красивый белый дом с двумя пальмами у ворот, дом Мехди Абу Тараша? Расскажите о моем квартале, что у вокзала. Уверены, что англичане его бомбили?» Утомленные дорогой «новички» не переставая моргали из-за пыли, от их дорогой красивой одежды уже воняло потом, и они были просто не способны отвечать. Вопросы постепенно стихали, и наступала тишина. Люди расступались, пытаясь прочесть ответы на свои вопросы в их пустых глазах, угадать правду по опущенным плечам и навечно испуганным лицам детей.

Так было, когда в лагере появились первые беженцы из городов. Здесь деньги не работали. Они пачками раздавали их по дороге — за пропуск, за право остаться еще хоть ненадолго в своем доме, за место в крытом грузовике, который в конце пути привез их в лагерь.

Рацион обитателей лагеря становился все более скудным. Смерть была повсюду. Утром, по дороге к колодцу, я видела на колючей проволоке трупы собак, за которые с жутким рычанием дрались выжившие. Дети боялись отходить далеко от дома из страха быть растерзанными собаками. Я отгоняла собак дубинкой, когда шла на холм повидать Саади. Он не боялся. Он хотел оставаться там. Его глаза блестели прежним блеском, он говорил со мной мягким голосом и держал за руку. Но я проводила с ним не слишком много времени. Румия могла вот-вот родить, и я хотела быть поблизости.