Блуждающая звезда - [22]

А теперь снова было темно, и дождь тихо шелестел по крышам деревни. Проснувшись, Рашель не сразу поняла, где находится. В первый момент ей показалось, что она в гостиничном номере с Мондолони, — и тут она вспомнила все, что было вчера. Может быть, ей пришло в голову, что капитан карабинеров остался один в гостинице и тоже слушает сейчас шум дождя. Все итальянские солдаты ушли, и в горах снова стояла тишина. Однажды в гостинице, когда Рашель причесывалась перед зеркалом в его номере, он подошел сзади, странно посмотрел на нее и сказал: «Когда кончится война, я увезу тебя в Италию, покажу Рим, Неаполь, Венецию, мы поедем в долгое-долгое путешествие». В тот день он и подарил ей кольцо с синим камнем.

Рашель идет по тихим улицам. Она думает — и от этой мысли чаще бьется ее сердце, — что, возможно, как раз сегодня кончилась война. Когда американцы бомбили Геную, Мондолони сказал ей, что это конец, что теперь Италия подпишет договор о перемирии. Итальянские солдаты ушли в горы, они возвращались домой, и городок притих, заснул, как засыпают от сильной усталости.

Рашель спешит к площади. Вот сейчас она добежит до гостиницы, постучит, как обычно, в ставень, и он откроет. Она вдохнет его запах, запах табака, его тела, прижмется к нему и услышит, как отдается в груди его голос. Она так любит, когда он говорит об Италии. Он рассказывает ей о городах — Рим, Флоренция, Венеция, — говорит что-то по-итальянски, медленно, растягивая слова, как будто так она сможет понять. Когда кончится война, она наконец уедет, далеко-далеко от этой деревни, от людей, которые следят и судачат, от парней, швыряющих в нее камни, от дома-развалюхи, от стылой квартиры, где ее отец так сильно кашляет; она увидит все эти города, в которых играет музыка на улицах и есть кафе, кино, магазины. Ей так хочется, чтобы это сбылось, прямо сейчас, так хочется, что подкашиваются ноги и приходится остановиться и постоять в проеме какой-то двери, а с крыши капает на голову вода, и мокрый платок липнет к волосам. Она уже на той улице, что ведет к площади, проходит мимо виллы под шелковицей, где живет господин Ферн. Свет не просачивается сквозь щели в ставнях, не слышно ни звука, ночь непроглядно черна. Но Рашель уверена, что старик там, в доме. Она прислушивается и, кажется, слышит, как он разговаривает сам с собой своим дребезжащим голосом. Она представляет, как он задает вопросы и сам себе отвечает, и ей смешно.

Вот уже слышно, как журчит вода в фонтане. Деревья на площади слепят ярким светом. Откуда столько света? А как же комендантский час, светомаскировка? Рашель вспоминает патрули. Карабинеры стреляли в мужа Жюли Руссель, когда он ночью пошел за доктором, потому что у нее начались роды. Когда Мондолони говорит о солдатах, он называет их «bruti»[5], понижая голос, с презрением. Он не любит немцев, говорит, они — все равно что звери.

Рашель стоит в нерешительности на краю площади. Это гостиница светится так ярко, деревья и дома залиты светом, точно декорация в театре. Свет вырисовывает причудливые тени на земле. Рашель слушает журчание воды, стекающей в чашу фонтана, и успокаивается. Может быть, это карабинеры и солдаты решили отпраздновать конец войны. Но нет, Рашель понимает, что это не так. Холоден свет, заливающий площадь, капли дождя искрятся. Не слышно ни шума, ни голоса. Все безмолвно и пусто.

Рашель идет вдоль парапета, приближаясь к гостинице. Видит ее фасад между стволами деревьев. Все окна освещены. Ставни распахнуты, дверь тоже открыта. Свет бьет по глазам.

Еще ничего не понимая, Рашель тихонько подходит к гостинице. От света больно, он пугает ее и манит одновременно, она ничего не может с собой поделать, хоть и колотится сердце и подгибаются ноги. Никогда она не видела столько света. Подойдя к гостинице совсем близко, Рашель видит у двери солдата. Он стоит неподвижно с ружьем в руках и смотрит прямо перед собой, как будто хочет пронзить ночную тьму всем этим светом. Рашель замирает. Потом очень медленно пятится назад, чтобы спрятаться. Это немецкий солдат.

Теперь она видит поодаль, в тени, грузовики и черную гестаповскую машину. Рашель отступает к деревьям, поворачивается и бежит, бежит вниз по узким улочкам к старому дому, стук ее ног по мостовой гулко звучит в тишине, точно скачет галопом лошадь. Сердце отчаянно колотится, и больно где-то в середине груди, жжет. Впервые в жизни она боится умереть. Побежать бы через горы в Италию или хотя бы туда, где солдаты встали лагерем на ночь, услышать бы голос Мондолони, вдохнуть его запах, обнять его. Но она уже у двери и знает, что слишком поздно. Она знает, что вот-вот придут немцы и схватят ее, и ее отца и мать тоже, и увезут куда-то очень далеко. Она ждет на крыльце, надо унять сердце и отдышаться. Надо найти слова, которые она скажет отцу и матери, чтобы успокоить их, чтобы они не догадались сразу. Она любит их, любит до смерти, хотя сама этого не знала.

* * *

На рассвете их разбудил дождь. Мелкий, моросящий, он тихонько шелестел по сосновым иглам над головой, вторя шуму горной речки. Капли уже просачивались сквозь крышу их шалаша, ледяные брызги падали на лицо. Элизабет попыталась плотнее уложить ветки, но получилось так, что с них полило сильней. Тогда они взяли чемоданы, закутались в платки и примостились, ежась от холода, под густой лиственницей. В утреннем свете уже виднелись деревья. Белый туман сползал в долину. Было так холодно, что Эстер и Элизабет жались друг к другу, не находя силы встать.