Блуждающая в Пустоте - [16]

— Тебе не стоило этого говорить.

Оружейная комната была центром активности, когда Септим и несколько сервиторов обслуживали доспехи первого когтя на телах легионеров.

Сайрион взглянул на смертного раба, помогавшего просверлить его наголенник и зафиксировать его положение.

— Ты выглядишь как смерть, — отметил он. Септим выдавил из себя улыбку, но ничего не ответил. Его лицо представляло собой палитру синяков и опухолей.

— Талос, — обратился к нему Ксарл. — Тебе не стоило говорить этого на военном совете.

Талос сжал и разжал кулак, проверяя, как функционирует его перчатка. Она приглушенно замурлыкала оркестром сервоприводов.

— Чего конкретно мне не следовало говорить? — спросил он, хотя ответ ему уже был известен.

Ксарл пожал левым плечом, когда сервитор приладил наплечник на место.

— Никто не будет уважать сентиментального лидера. Ты слишком погружен в себя, слишком замкнут. Они восприняли твои слова как шутку, и это было спасительным благословением. Но поверь мне, никто из когтей не пожелает спуститься на этот проклятый мир исключительно для того, чтобы удовлетворить твое желание переоценки ценностей.

Талос согласно кивнул, проверяя свой болтер.

— В самом деле, для них единственная причина спуститься на поверхность — это распространить террор среди населения, разве не так? Здесь нет места для нюансов или более глубоких эмоций в их мелких, ничтожных душах.

Несколько минут воины первого когтя молча смотрели на своего лидера.

— Что с тобой? — спросил Ксарл. — Что за горечь овладевает тобой в последние ночи? Ты говорил нечто подобное перед тем, как провалился в долгий сон, и стал вдвое хуже с момента пробуждения. Ты не можешь продолжать выступать против легиона. Мы такие, какие есть.

Пророк закрепил болтер на магнитной поверхности бедра.

— Я устал просто выживать в этой войне. Я хочу её выиграть. Я хочу, чтобы был смысл сражаться.

— Мы те, кто мы есть, Талос.

— Тогда мы должны стать лучше. Мы должны изменяться и развиваться, потому что этот застой никуда не годится.

— Ты говоришь, как говорил Рувен перед тем, как покинул нас.

Губы пророка искривились в ехидной усмешке.

— Я нес эту горечь слишком долго, Ксарл. Единственный способ противостоять ей, это мое желание говорить об этом. И я нисколько не сожалею. Говорить об этой порче, это как выплеснуть накипевшее. Я уже ощущаю, как яд вытекает из меня. Нет греха в том, чтобы прожить жизнь, которая имела бы смысл. Мы должны сражаться и нести страх во имя нашего отца. Мы поклялись нести месть во имя него.

Ксарл не скрывал замешательства, отразившегося в его бледных чертах.

— Ты в своем уме? Сколько из легиона на самом деле прислушивались к проповедям безумного примарха, которые он читал так давно?

— Я не говорю, что легион прислушивался к тем словам, — Талос сощурил глаза. — Я говорю о том, что легиону стоило бы прислушаться к ним. Если бы мы это делали, наши жизни стоили бы больше.

— Урок легиону усвоен. Он был усвоен, когда он умер. Все что нам остается, так это выживать как можем и ждать, когда Империум падет.

— А что будет, когда он падет? Что тогда?

Ксарл посмотрел на Талоса.

— Кому какое дело?

— Нет. Этого не достаточно. Не для меня. — Его мышцы напряглись, когда он стиснул зубы.

— Успокойся, брат.

Талос шагнул вперед и тут же встретил сопротивление Меркуциана и Сайриона, которые изо всех сил пытались удержать его на месте.

— Этого не достаточно, Ксарл.

— Талос… — проворчал Сайрион, пытаясь обеими руками оттащить его назад.

Ксарл смотрел на происходящее круглыми глазами, не зная, стоит ли браться за оружие. Талос все еще пытался вырваться из рук братьев. В его темных глазах плясал огонь.

— Этого не достаточно. Мы стоим в прахе в конце веков бессмысленных и бесконечных провалов. Легион был отравлен, и мы принесли в жертву целый мир, чтобы очистить его. Мы потерпели поражение. Мы — сыны единственного примарха, ненавидевшего собственный легион. И тут мы снова проиграли. Мы поклялись мстить Империуму, а теперь мы бежим от каждого сражения, в котором мы не обладаем силой, превосходящей калеку-врага. Мы проигрываем, снова, и снова, и снова. Вы когда-нибудь сражались в войне, из которой хотели бы выйти победителями, не надеясь на бегство? Хоть кто-нибудь из вас. Вы когда-нибудь, со времен самой Осады Терры поднимали оружие, понимая, что можете умереть?

— Брат… — начал Ксарл, пятясь назад, когда Талос приблизился еще на шаг, несмотря на все усилия Сайриона и Меркуциана.

— Я не промотаю свою жизнь. Слышишь меня? Тебе понятно, принц трусов? Я желаю мести галактике, которая ненавидит нас. Я хочу, чтобы имперские миры сжимались от страха при нашем приближении. Я хочу, чтобы рыдания душ этой империи по всем каналам донеслись до Святой Терры, и чтобы звук их мучений поверг в ужас бога-трупа на его золотом троне.

Вариель присоединился к сдерживанию Талоса, чтобы тот не подобрался ближе к Ксарлу. Только Узас стоял в стороне, глядя на происходящее мертвыми глазами безо всякого интереса. Пророк бился в их хватке, пытаясь отбиться от Сайриона.

— Я брошу тень на этот мир. Я сожгу каждого мужчину, женщину и ребенка, и дым от погребальных костров затмит солнце. С оставшимся пеплом, я возьму «Эхо проклятья» в святые небеса Терры, и дождь из праха двадцати миллионов смертных обрушится на дворец Императора. Тогда они запомнят нас. Тогда они будут помнить легион, которого боялись когда-то.