Блуд на крови. Книга вторая - [88]

МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Седенький профессор раскланялся, направился к дверям, но едва не был сбит с ног влетевшим в кабинет Каллистратовым:

— Из Москвы получена депеша. Евдокия Петровна Панова, православная, рождения 1876 года, проживала в старой столице с 1893 года. Служила посудомойкой в столовой Лазаревского института восточных языков. В 1895 году уволена одновременно с поваром и уборщицей той же столовой без выходного пособия. Причина — массовое отравление студентов, обошедшееся, впрочем, без летальных исходов. Дело расследовала полиция, но конкретных виновников не нашли.

— Какие сведения удалось раздобыть здесь, в Петербурге?

— Евдокия после увольнения в Москве устроиться не сумела, перебралась сюда. Бедствовала. Эмилия Пучевич подобрала ее чуть ли не на улице — голодную и замерзавшую. Выдумала ей службу — учить игре на фортепиано дочь Маргариту. Сама Евдокия освоила это дело еще будучи гимназисткой в Костроме. Учила плохо. Сестра Эмилии — Екатерина, предлагала отказать девице от места. По этой причине между Евдокией и Екатериной были натянутые отношения. Более того: Оскар Пучевич склонил Евдокию к сожительству. Эмилия об этом узнала, устроила скандал…

— Не Евдокии — ее она считала существом зависимым, а мужу, — вставил слово сыщик Гиренко. — Я только что встречался с нашими штатными агентами — дворником Пучевичей — Максимовым и акушеркой Марией Мержвинской. Последняя уже семь лет знакома с семьей Пучевичей, с той поры, как удачно приняла роды дочери Эмилии и Оскара — Маргариты.

— Добавь, что и сама Мержвинская когда-то была любовницей Оскара, — улыбнулся Соколов. — Но последние годы он охладел к ней, а Эмилия испытывала к Мержвинской добрые чувства, поселила даже в своем доме. Мержвинская, как и Екатерина, советовала хозяйке прогнать эту девицу.

— Картина ясная, отравительница — Евдокия! — заключил Гиренко. — Особенно, если мы вспомним, что одновременно с болезнью покойной Екатерины болела желудком и Мержвинская, но сумела выздороветь. И всю эту обстановку создали два фактора: блудливость Оскара и безмерная доброта Эмилии.

Вощинин, с интересом слушавший коллег, заключил:

— Сегодня же произвести обыск у Евдокии. Не забудьте про посудный шкаф, упомянутый в анонимном письме.

ТАЙНИК

Было около одиннадцати вечера, когда сыщики на двух пролетках подкатили к дому на Кирочной.

— Каллистратов, встань под окно Евдокии. Если захочет прыгнуть со второго этажа, примешь девицу в свои объятия, — приказал Соколов. Дворник Максимов постучал в дверь:

— Эй, Евдокия, открой! Тебе с почты телеграмму принесли…

За дверями послышался голос:

— Подождите, дядя Максимов, сейчас свечу зажгу!

Дверь приоткрылась. Девица, одетая лишь в ночную рубаху, увидав полицейских, вскрикнула и моментально захлопнула двери, щелкнув задвижкой.

— Павлова, не дурите! — металлическим голосом сказал Соколов.

За дверями послышался торопливый стук пяток, потом — скрип открываемого окна. Сыщики навалились на дверь и она грохнулась вовнутрь. Евдокия, бледная, трясущаяся от страха, прижимала руки к груди. Снизу послышался голос Каллистратова:

— Мне, господин подполковник, по голове сверток стукнул. Вам нести?

Соколов пронзил стальным взглядом Евдокию:

— Быстро показывайте, где храните яд? Сотрясаемая рыданиями, та не могла произнести ни слова.

— А на вид — тихоня, — со злой усмешкой проговорила Мержвинская, приглашенная в понятые, женщина средних лет, с узкой щелью фиолетовых губ, весьма худощавая, высокого роста, с короткой прической иссиня-темных волос, с чертами лица мелкими и несколько неправильными, но не лишенными все же приятности. — Я давно говорила хозяйке, что Евдокию надо выставить за порог. А она, сердечная, меня не слушалась! — и Мержвинская запричитала: — Не убе-ре-гли мы нашу бла-го-де-тельницу-у.

В дверном проеме, заслонив его, появился Каллистратов, протянул молча Соколову какую-то тряпицу, завязанную узелком:

— Вот что Павлова кинула из окна! Какие-то хлебные шарики, а еще коробочка аптекарская: «Цианистая ртуть!».

— Это я… для мышей! — сквозь рыдания проговорила Евдокия. — А бросила в окошко, потому что боялась, на меня подумаете…

— И поэтому пыталась замести следы! — с ненавистью сказала Мержвинская. — Меня тоже хотела отравить, что я тебе, змее подколодной, плохого сделала?

Начали обыск. Он, впрочем, долго времени не отнял. В крошечной комнатушке, кроме узкой кровати с сеткой, раскидистого фикуса, попавшего сюда по той прозаической причине, что хозяевам некуда было его деть, и шкафчика для посуды, ничего не находилось.

Среди других банок нашли одну — с сахаром. Дно было перестелено бумажкой. Под бумажкой Гиренко обнаружил облатки с белым кристаличе-ским порошком.

— Не пахнет! — поднес Гиренко нос к порошку. — Похоже, мышьяк. Тоже для мышек?

Евдокия оторопело смотрела на происходящее, замотала головой:

— Это не мое! Не видела…

Она была доставлена в тюрьму. Три часа кряду ее допрашивал Соколов. Евдокия, с глазами полными тоски, твердила лишь одно:

— Не отравляла!

Утром, измученный бессонной ночью, Соколов доложил Вощинину о ходе следствия, заявил:

— Все улики против Евдокии Павловой. Мотивы убийства? Хотела женить на себе Оскара Пучевича. Об этом убедительно показала Мержвинская. Но… — Соколов сделал паузу и твердо произнес: — Нутром чую, что Евдокия не виновата. Ситуацию создал тот, кто отправлял подметное письмо. Вот он и есть настоящий убийца, заметающий следы.