Блуд на крови. Книга вторая - [46]

…Зачастил гусар в дом Облесимовых. А однажды заявил Наталье Федоровне:

— Не могу жить без Сони! И ваша дочь, кажется не возражает…

На вопрос матери Соня скромно потупила очи:

— Конечно, матушка, я полностью в вашей воле. Только… если не возражаете… я хотела бы съездить к Корейше. Посоветоваться.

— Не мели чепухи! Раз ты не против, совершим помолвку.

Пригласили самых близких друзей и родственников. Молодых помолвили. Согласно обычаю, на другой день жених дал обед в своем доме.

ЛЕСНОЙ ОТШЕЛЬНИК

Уже года два по всему уезду шла молва об юродивом, поселившемся в смоленских лесах. Умел он, якобы, лечить самые тяжелые болезни и безошибочно предсказывать будущее. Но главное, этот удивительный человек отличался нестяжательством, не испытывал страха ни перед сильными мира сего, ни перед лютыми зверями. Это был как бы пришелец из другого мира, не желавший делать то, что по общему мнению, составляет необходимую принадлежность жизни земной. Пища, одежда, семья — все это было для юродивого несущественным.

Окрестный народец навещал замечательного отшельника, ему даже поставили домик в стороне от проезжей дороги. Одной из страстных почитательниц была дворовая девка Облесимовых — Лушка.

Когда с позволения барыни, а когда и убегом, она регулярно посещала Корейшу.

Соня относилась к тем натурам, которые безошибочно чувствуют приближение беды. Вот и теперь, не испытывая особого влечения к гусару, но в силу характера покорившись желанию матери, она явственно чувствовала тревогу. Неоднократно Соня умоляла:

— Мамочка, давайте навестим отшельника! Мне был сон, что я непременно должна сделать это.

Наконец, Наталья Федоровна сдалась, приказала кучеру:

— Запрягай карету!

Мать была настолько уверена в покорности дочери, что не опасалась приговора отшельника. Увы, она ошиблась!

…Дормез, торжественно влекомый шестерней, покатил к пригородному лесу. Наталья Федоровна, словно желая произвести могучее впечатление на юродивого, надела модного шитья редингот из светлого дразефира, сверху набросила дорогую кашмирскую шаль с кистями.

Дорогу указывала Лукерья. Барыня адресовала ей вопрос:

— Скажи-ка Лушка, откуда этот Корейша в наших землях завелся?

— Эх, барыня, люди ведь судят-рядят криво, да слух идет, что Иван Яковлевич — сын священника, сам всякие науки превзошел, академию духовную окончил. Но случилось ему какое-то видение, вот и ушел он в лес. Два лета и две зимы жил в открытой яме: под дождем и снегом. А на самом — лишь архалук рваный, даже шапки нет.

— А как же звери? — ужаснулась Соня. — В наших лесах полно медведей и волков!

— В том-то и удивление, голубка ты моя белая! Приходят к провидцу лютые звери, а он их прямо с рук кормит.

— Чем?

— А хлебом аль картошкой, которые Ивану Яковлевичу крестьяне приносят. И волки едят хлеб юродивого, прямо чудо! Псаломщик Порфи-рий с мужиками прошлой зимой видели через кусты, когда приходили к избушке.

— А деньги ему прилично дать? — полюбопытствовала Наталья Федоровна.

— Берет и деньгами, только все приходящим раздает. Да и то: зачем ему в лесу капитал?

— И всех он принимает?

— Ни в жисть! Ему гордые не ндравятся, он их палкой гонит. К нему следует подступать со смирением, с молитвой. — Вдруг Лукерья прикрикнула кучеру: — Стой, Василий! Дальше нам езды нету. Надо пешком по этой тропочке следовать. Сажень через двести и живет Иван Яковлевич.

— Все ждите тут! — распорядилась барыня. — Соня, за мной.

Они отправились по совсем узкой, едва заметной тропинке, змеей вившейся и петлявшей среди старых и молодых берез, перемежавшихся с кустами ольхи.

Соня чувствовала необыкновенное волнение и еще то, что сейчас у нее произойдет в жизни нечто совершенно исключительное. Ее уста беззвучно выдыхали: «Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя».

Даже всегда решительная и самоуверенная Наталья Федоровна заметно робела и оттого старалась держаться независимей. Указав рукой на просвет между деревьев, она шепнула Соне:

— Кажется, там кто-то есть. — И привычно строго добавила: — Да не трусь, не съест же он. Чего бояться? Мужик он и есть мужик… Лапотник!

ОТСТУПЛЕНИЕ

Пусть читатель простит автора за небольшое отступление.

Всегда почитая самым высшим чудом тот изумительный мир, в котором по воле Создателя мы живем, все же хочу поведать об одном необычайном происшествии. История эта случилась в середине восьмидесятых годов. С 12-летним сыном Кириллом зашли однажды на Черкизовское кладбище. Благоговейно поклонились могиле, скорбный камень которого гласил, что здесь покоится прах Ивана Яковлевича Корейши, родившегося 8 сентября 1783 года. (Я сразу про себя отметил, что историки наверняка ошибаются, называя 1793-й).

Дощатая гробница Корейши находится под высоким навесом, обнесенная чугунной оградой. Среди свежих цветов, в подножьи стояла тарелочка для пожертвований, в изголовье — бутылка из-под молока с цветами.

Кирилл просяще сказалл:

— Папочка, дай денег, я положу…

— Если хочешь принести жертву, положи ту монету, что дал тебе на мороженое (В те времена, читатель помнит, мороженое стоило гроши.)

Кирилл вздохнул, но полез в карман, вынул монетку и…

Если бы я не был свидетелем последовавшей сцены, то счел бы ее досужим вымыслом. Итак, Кирилл подошел к ограде и протянул на ладони монетку. Вдруг, без малейших усилий ребенка, монетка взлетела вверх — под самый навес, и по невероятной дуге ошеломляюще точно упала бутылку. А ведь в ней, напомню, были цветы и если и оставался просвет, то вовсе не такой широкий, чтобы могла проскользнуть монета.